История Маленького Призрака

Эпилог

        Я заглянула в глаза исчезающей Лори. Она бледнела и растворялась предо мной. Ее взгляд говорил многое, но самым ярким для меня было сожаление, ведь, как теперь стало ясно, мы будем порознь. В конце концов, хоть как тесно не прижимала бабушку к себе, я потеряла даже ее призрачный силуэт и осталась одна в пестром вихре потерянной жизни. Картинки разных лет мелькали перед моим взором, и вскоре я вспомнила все, кроме тех пяти-шести годов раннего детства, которые на протяжении всего существования оставались для меня покрытыми туманом и пылью. Когда волна воспоминаний немного схлынула, я на пару мгновений потеряла себя. Мое сознание попало в какой-то вакуум, со внешней стороны в него доносились посторонние звуки, но они были настолько приглушенными, что разобрать их не было ни малейшей возможности. Не чувствуя никакого контроля над собой, но четко ощущая, как теряю связь с чем-то очень важным, я закричала. И хоть сама не слышала собственного голоса, — как бывало в кошмарах, когда просила о помощи, но вместо крика из горла вырывался только тихий-тихий писк, —
вокруг все загрохотало, будто разбился и рассыпался по железному полотну огромный кусок стекла.

Я дернулась. Мое тело наполнялось огромной силой, я чувствовала такую полноту в себе, как если бы обрела руки и ноги, возможность слышать, видеть и говорить одновременно, прежде их не имея (эти ощущения нельзя ни с чем сравнить так, чтобы по своей мощи им не уступали никакие другие). Я обрела себя настоящую, реальную, живую. Это было началом.

Отойдя от первых впечатлений: взрывных, кружащих голову и вызывающих невероятное потрясение, — я начала различать окружающие звуки. В голове, да и по всему телу, раздавался гул четко ощущаемого бьющегося сердца. Где-то по левую сторону от меня пищал какой-то прибор в такт моему пульсу. Надежда осторожно зашевелилась внутри, боясь, что эти позабытые — и настолько приятные сейчас — ощущения, всего лишь мираж или галлюцинация. Невдалеке слышалось размеренное «тик-так», и, хоть глаз еще не раскрывала, только по логике, что вряд ли уж часы являются повседневными атрибутами загробной жизни, можно было догадаться, что я не умерла.

Я попыталась открыть глаза, но это оказалось не так-то просто. Веки были будто онемевшими, они никак не хотели поддаваться моим действиям. Тогда попробовала пошевелить руками, но результат был таким же — ничего не получалось. Все же, через какой-то длиннющий длинный промежуток времени я обрела небольшой контроль над своими «передними» конечностями — у меня немного зашевелились пальцы. Такой радости еще, наверное, никогда не испытывала, но и ни одна самая тяжелая и длительная тренировка так не выматывала, как попытки совладать над трясущимися от малейшего напряжения частями тела. Добившись крошечных успехов, я заснула.

Удивительно (или нет?), но по пробуждении поднять веки было гораздо легче, что я почти сразу и сделала. В глаза ударил такой яркий, слепящий свет, что мне не оставалось ничего другого, как зажмуриться и постараться отвернуться, но шея не реагировала совсем и после минимального напряжения заныла так, что я мгновенно пожалела об этой попытке. Если бы могла, скомкала бы, наверное, всю постель под собой, пытаясь скрыться от этой противной боли. Но она не утихала, и меня отвлекло только то, что по прошествии какого-то неопределенного промежутка времени послышался шум и хлопок закрывающейся двери, частая дробь маленьких каблучков, и вскоре я почувствовала, как меня накрыла чья-то тень.

Глаза больше не слепило, и пред моим взором завис свисающий с белого нагрудного кармашка бейджик: «София. Медсестра». Девушка, может около двадцати семи лет, бросила быстрый взгляд на мое лицо, снова посмотрела туда же, куда и раньше — за мою спину, — и замерла. Расширенные от изумления серо-голубые глаза уставились на меня, а потом она визгливо закричала и молниеносно исчезла из поля зрения. Напуганная такой реакцией я снова зажмурилась, но вскоре услышала, как София возвращается.

— А... эм... Вы меня слышите? — выдавила она из себя.

Я открыла глаза и посмотрела на ее шокированную физиономию. Девушка определенно не знала, что ей со мной делать, поэтому я попыталась разомкнуть челюсти, но, конечно, тиски, сжимавшие подвижную часть черепа, даже не собирались разжиматься. Медсестра ждала, но я не могла и слова выдавить. В конце концов, вместо своего голоса и четкого и ясного «да», услышала жуткое низкое хриплое мычание.

— Так, так, ... — она назвала какую-то фразу на непонятном мне языке. — Подождите. Ваш врач сейчас будет здесь. Он все... — и снова неразборчивое иностранное слово.

Девушка удалилась и, хотя одиночество составляло мне компанию недолго, в принципе, за этот короткий промежуток времени у меня получилось немного разобраться в сложившейся ситуации.

«Что мы имеем на данный час?» — как говорил ведущий на одной из утренних программ новостей, которую мы смотрели пару раз с Мишей.