Сердцевина палочки

Глава 11

Отказ от прав: Роулинг делает на Гарри Поттере миллионы. Мне же приходится отказываться от обеда, чтобы накормить моих собак. Еще вопросы?

PoV Гарри

Том кричит на меня, и его голос срывается. Диким взглядом он смотрит на глубокий шрам, портящий его бархатную кожу, и вопит, что мне никогда этого не понять. И в этот миг я осознаю, что сейчас, после того как нанес ему такой сильный удар, так жестоко ворвался в его разум, самое время, чтобы приблизиться к нему и показать, насколько он не прав. Я опускаюсь рядом с ним на колени и спокойно рассказываю о смерти моих родителей, Квирреле, дементорах, Джинни и Седрике, Сириусе и войне, о моих личных шрамах и незаживающих ранах, о моем собственном бремени.
Мальчик слушает. Постепенно черты его безумного лица смягчаются, и он, наконец, начинает понимать, какие неведомые ему мотивы питают мое геройство. Я могу сказать, что он верит мне, потому что небывалое волнение появляется в его глазах, и хотя все это длится совсем недолго, но глядя на этот короткий проблеск, я считаю, что наступает облегчение. Риддл падает в обморок.
Я беру Тома на руки, не испытывая в эту минуту никакого презрения к нему за совершенные в будущем преступления. Только не после того, что я увидел и пережил вместе с ним те ужасные моменты, которые отняли у него сочувствие и веру в человечество. Мои мысли смешались. И когда я смотрю свысока на его бессознательное, безмятежное тело, то больше не вижу в нем молодую версию Волдеморта, а только сломанного, брошенного мальчика, ненавидящего жестокий и несправедливый мир, в котором он родился. Его красота кажется неземной, и он выглядит потерянным, словно не принадлежит этой действительности.
Во что же превратил тебя наш жестокий, уродливый мир, Том Риддл?

Пока он приходит в себя, я остаюсь неподвижным, и воспоминания, которые совсем недавно я видел в его голове, снова и снова вспыхивают в моем разуме. Я злюсь на судьбу за то, что она сделала с ним, за то, что он не получил шанса превратиться в здорового человека, за то, что ему пришлось испачкать свои руки кровью тогда, когда его сердце было еще таким нежным.
Проклятый комплекс героя снова поднимает голову, и я испытываю желание защитить Риддла от жестокостей жизни и предложить ему то, чем он как ребенок никогда не имел возможности насладиться. Может быть, его преждевременно потерянная невинность и безрадостное детство напоминают мне мое, поэтому решаю, что если я был единственным, кто заставил его признать глубину своих душевных ран и, таким образом, опустошил его полностью, именно моя обязанность – взять  его под свое крыло. Я всегда был тем парнем, который подбирает брошенных собак.
Именно в этот момент, я понимаю, что не желаю, чтобы Риддл не стал Волдемортом не только для моей выгоды. Я хочу, чтобы он процветал и нашел свой жизненный путь, чтобы стать если не счастливым, то, как минимум, успешным. В моих желаниях нет особого смысла, но мне кажется, что мои долгие часы пребывания в его голове объясняют, почему я настолько отождествляю себя с ним. Я почти забыл, что его испорченная, искореженная душа уже способна совершить убийство, способна на все, что он сделал для меня в будущем, и уже наполнена видениями власти через кровопролитие. Я почти забыл, что в этом мире нет невиновных, кроме новорожденных младенцев, а забывать об этом опасно.
Наконец он открывает глаза и смотрит на меня, слегка испуганный тем, что находится в моих руках.
– Думаю, что должен стать Вашим опекуном, – мягко говорю я, как только он распахивает глаза – эти сломленные, пустые синие лужи. Со стороны черного хогвартского озера дует холодный ветер, солнце начинает клониться к закату. Я чувствую себя слегка виноватым потому, что предлагаю это сейчас, в момент, когда его сопротивление гораздо слабее, чем обычно. Том смотрит на меня недоверчиво и даже испуганно. Он медленно отодвигается от меня и садится в нескольких футах: его руки и тело все еще дрожат, но, однако, уже меньше, чем раньше.
– Почему? – спрашивает он странно мягким, недоверчивым голосом. Я вижу, что он по-прежнему не доверяет мне, и понимаю, что для него должно пройти какое-то время, чтобы он смог снова доверять кому или чему-либо. В конце концов, он сказал, что скорее умрет несчастным, безобразным магом с разорванной на части душой, чем будет нести это вскрытое воспоминание. В этом смысле, я нанес ему глубокую рану. На его красивом лице все еще читаются отголоски ненависти и отвращения.
– Потому что я не думаю, что сейчас есть кто-то, кто знает Вас лучше, чем я, – своим вызывающе прямым ответом я попытался вызвать в нем протест и возможность доказать мне обратное. Однако я знаю, что Риддл не сможет, потому что он совсем один в этом мире. Мальчик слегка прищуривается и кажется довольно раздосадованным моим предположением, но, несмотря на это, решает не противоречить мне. Я понимаю, что он устал и опустошен, и не может дать мне отпор так жестко, как хотел бы, и это мой шанс подступить к нему максимально близко, чем он, когда либо, позволил бы мне. О, Мерлин, к каким циничным выводам я пришел!
– Только тот, на кого вы не смотрите сверху вниз, мог бы помочь Вам. И в этом смысле я считаю себя подходящим. В конце концов, я не могу быть худшим выбором, чем ваш приемный отец, поскольку Вы, кажется, ненавидите его больше, чем всех гриффиндорцев вместе взятых, –  добавляю я и стараюсь, чтобы в моем голосе не звучало фальши. Если я преуспею в этом, что и пытаюсь сделать, то это будет значительный шаг вперед.
Но на его лице вновь появляется темная усмешка, снова искажая черты и превращая их в маску вражды и обиды.
– Да, Вы могли бы им быть. И Вы есть. Весь вред, который он имеет возможность причинить мне – либо поверхностен, либо искусственен. Из того, что может сделать мне человек или кто-либо из его отвратительного вида, нет ничего, к чему я не выработал бы иммунитет. Но Вы... Вы принадлежите к совершенно иному виду и обладаете возможностью причинить мне реальную боль, и имеете существенные причины, чтобы желать мести. Вы, возможно, и обладаете достаточным количеством ума, чтобы попытаться склонить меня, воспользовавшись моей неожиданной уязвимостью, но я все еще не настолько уничтожен, чтобы самому залезть в пасть к волку, – выплевывает он в ответ. И хрупкий, потрясающий, прекрасный мальчик, лежавший на моих руках всего мгновение назад, вновь прячется в раковину презрения и проклятий.
Честно говоря, я и не предполагал, что это будет легко, поэтому не показываю никакого разочарования.
– Как Вам будет угодно, – прохладно отвечаю я на его разъяренный отказ и встаю. Свирепый ветер развевает мои волосы, а небо темнеет перед наступающей ночью. Серое небо с оттенком пурпура – совершенные сумерки Богов. Я протягиваю руку Риддлу, который по-прежнему сидит на влажной траве, и, как ни странно, он принимает ее без единого слова. Я тяну его вверх. Стоя прямо передо мной на расстоянии шага, он смотрит мне прямо в глаза, и я не могу определить, что происходит в его великолепном, но ужасном разуме.
Все, что я знаю – он взял меня за руку, и, несмотря на его агрессивный словесный отказ, незначительное признание, скрытое в этом жесте, означает больше, чем все, что может выйти из его рта. Мы молча идем обратно в Хогвартс. Прежде чем наши дороги расходятся, он бросает мощные чары гламура на шрам на руке и скромно шепчет: «Это только для ваших глаз», – а затем уходит и оставляет меня в полном недоумении. Я совершенно не понимаю, зачем ему было необходимо сказать, то, что он сказал. Даже учитывая, насколько он разбит, даже уставший и измученный, он по-прежнему совершенно непредсказуем.
PoV Альбуса