Banlieue [Larry Stylinson]

onze.

Мальчик словно ускользал сквозь пальцы, мы с Еленой и Джеммой заняли места в переполненном зрительском зале. Его дебют в большом балете состоялся в конце февраля, и я не жалел о его усилиях или избитом домашнем обучении. Сцена была пустой, а зрители оживились, я заметил парочку журналистов по периметру. На постере к показу были написаны имена всех артистов, в том числе и Луи, не самое последнее, это быстро навело много шума. Нью-Йорк Таймс внесли свою лепту, настрогали сразу пять почти одинаковых статей.

– Мы скучаем по нему, – сказала Елена, Джемма повернулась к ней, я не слушал. – Его давно не было у нас.

– Последние две недели репетиции были пять дней в неделю, – я не отрывался от сцены, хоть там и никого не было. – Он истощен.

– Большой балет – это трудная работа, – карнавал начался.

Я не смотрел на всех этих ненужных людей, не следил за актерами и сутью сюжета, я глазами выискивал своего мальчика, которого буквально притащил сюда на руках. Вчера вечером его пальцы на ногах буквально взрывались болью, он плакал и не мог ничего с собой поделать. Но он хотел выступить, хотел показать себя, все эти старания не были сделаны для того, чтобы попасть в больницу, даже если все десять пальцев были сломаны. Луи не привык жаловаться, если дело касается его мечт или чего-то серьезного, как его мечты. Он пролетает, как бабочка, для него освобождают сцену только что танцевавшие свой карнавал. Луи грациозно несется к краю, каждый прыжок отдавался болью в моей груди, я понял, что минутный выход не заслуживал стольких страданий. Положительный третьестепенный персонаж выглядел грустно, его выдавленная сквозь боль улыбка меня разбила, его звездная минута закончилась быстро, он залетел за кулисы, я встал.

И захлопал. В больших театрах и на таких постановках никто никогда не хлопает во время всего действа, это является неуважением к актерам и создает слишком много лишней суеты в зрителях. Мне было все равно. Джемма и Елена поднялись за мной – и через минуту весь зал громко аплодировал мальчику, пока на сцене развивался сюжет и грустный Пьеро криво исполнял свою часть. Я люблю Луи и сделаю для него все. Из зала меня никто не выпустил, да и спуститься к сцене не дала Елена. Нельзя двигаться со своих мест, пока не закончится представление. Все эти правила бродвейских театров. Я с трудом высидел до конца, непреодолимое желание оказаться рядом с ним рвало меня на части, никогда не чувствовал себя более уязвимым и зависимым. Зависимым от маленького мальчика.