— Какая встреча.
Реплика повисает в воздухе, и у обоих возникает ощущение, что это сказал кто-то другой, или эти слова существовали здесь всегда, просто ждали, когда они смогут быть услышанными. Казалось, в этот коридор уже сотни лет никто не заглядывал, – повсюду паутина, ветер воет сквозь небольшие отверстия в стенах, ощущается привкус пыли – что не очень удивительно: никто не хотел тревожить Азгора без особой на то причины. Сам король Дримурр, кажется, проводит время в саду. Всегда. Это неудивительно.
Санс стоит напротив Фриск. Один глаз наполнен сиянием, освещая и без того светлый коридор; другой прищурен, но оба направлены на нее, и в каждом горит ненависть.
— Что же, дитя, — Санс сжимает зубы, будто это слово царапает его горло, — вот и подошел к концу твой путь. Ты счастлива?
Девочка хмурит брови и покрепче сжимает кинжал в своей руке. Она пытается сделать вид, что напугана или напряжена, но сквозь каменное лицо на мгновение проскальзывает усмешка. Санс замечает это.
— Можешь не отвечать, - скелет выпрямляется и делает пару шагов по направлению к ней. — Вероятно, опустошенное место, наполненное лишь ветром и смелыми пауками, которые, впрочем, сразу погибают под твоими ногами, внушает тебе решительность. Я прав, Фриск?
Скелет позволяет себе сделать улыбку менее дружелюбной.
— Или, вернее сказать, Чара?
Та не выдерживает и смеется. Не детским искренним смехом, чьи нотки парень помнит еще со времен Азриэля, а истеричным хохотом с привкусом безумия и иронии. Как на нее похоже.
***
Санс помнит. Или, точнее, пытается помнить – сложно иначе, когда мир вокруг рушится спустя многих лет хранения гармонии в нем. Где-то в закоулках памяти еще осталось ощущение спокойствия спустя столько лет скитаний.
Санс все еще помнит, не смотря на то, что даже Папайрус почти забыл. Это неудивительно. Папайрус – слаб. Хоть оба скелета и яро пытаются это отрицать. Папайрус ребенок, доверчивый и глупый ребенок, которого Санс отчаянно пытался защитить, когда это было необходимо. О нем можно было не беспокоиться лишь в двух отрезках времени – тогда и сейчас. Тогда – потому что было слишком безопасно, да и сам Санс был увлечен другим.
Сейчас – потому что Папайрус мертв.
Но лет пятьдесят назад он еще был жив, как и Азриэль, другие людские души, попавшие сюда, многие монстры, умершие на данный момент.
Тогда была жива Чара.
Санс помнит, как она умела задорно смеяться. Рот приоткрывался в осторожной улыбке, а красные от странного дефекта глаза сияли от очередной шутки скелета. Звук смеха тоже был необычным – неловкие смешки, позже перераставшие в настоящий громкий хохот. Смех – это то, что Санс особенно любил в Чаре.
Любил.
А сейчас даже вспоминать неловко.
