Черно-белая соната

Почему ты?

Из разбитого окна серого и обшарпанного бара плавно и текуче льется музыка, как южный ветер, как теплая ночь, как вздувшийся парус под звездами, совсем нереальная. Слишком нереальная для людей. Она обходит серые, невидимые дома, сливается с ветром в единую мелодию, очаровывает случайных прохожих в этих грязных переулках, стремится к небу, туда, где живет прекрасное, туда, где плывут не менее прекрасные облака, мелодия бежит прочь из этого места к бескрайним призрачно-голубым морям, к лесам, где слышен тихий птичий щебет, туда, где есть вечность и мечта. Его музыка не достойна жить на земле, она, как птица в клетке, отчаянная, грустная, но завораживающая и прекрасная. Она внушает людям надежду. 

Она подарила Чимину мечту.

В этом грязном и дешевом баре, где блестящее фортепиано стало спасением и опорой каждого посетителя, где каждый вечер загораются прожектора и душевная боль сероволосого парня нежно ласкает рояль, где капают слезы; здесь, именно здесь Чимину подарили мечту. И он привык. Привык тонуть в этой музыке, в черных бездонных глазах, смотреть, как тени из-под ресниц мягко падают на неестественно бледные щеки. Чимин счастлив. Юнги стал его надеждой, мечтой и единственным оплотом. Но догадывается ли тот об этом? Конечно, нет. Чимин – массовка. Никто не заметит, как он роняет свои слезы на холодную столешницу, никто не узнает, что его смыслом жизни стал непонятный парень. Его душа уже нашла пристанище. Теплое местечко с яркими звездами в небе.

«Я хочу быть твоей музыкой».

К сожалению реальность Юнги – лишь торжество звука. И кажется, что в звуке растворен весь его мир. Поющая философия жизни, сотканная из мелодических модуляций человеческой души. Он постоянно в поисках лучшего звучания, новых форм и выражений, а поэтому не жалеет свою музыку, экспериментирует с размерами, словно перепрыгивает через такты, ускоряется и вдруг внезапно замирает, чтобы в конце мелодия утонула в бурных аплодисментах. Его фортепиано разговаривает со слушателями — иногда на повышенных тонах, иногда вкрадчиво, шепотом. После такой беседы Чимину открывались широкие яркие дали. Казалось, что шумит глухой поток нездешней жизни; исчезала тяжесть, терялись границы, были только блеск, и мелодия, и любовь; просто нельзя было понять, что где-то есть нужда, и страдание, и отчаянье, если звучит Юнги. Тончайшие струны души Чимина играли собственную мелодию. Для него.