Mental breakdown

Поцелуй меня

  — Я пойду один! — Юнги стоит напротив преградившего ему путь Намджуна и пытается обойти брата.

— Ты что, безродный и уличный омега? — кричит на него альфа. — У тебя есть семья! У тебя есть имя! Я поеду с тобой, не обсуждается, — грозно говорит он и грудью перекрывает путь пытающегося проскользнуть к двери Юнги.

— Клянусь, я или выйду из этого дома один, или не разведусь! — тоже срывается на крик Мин. — Мне не нужна процессия! Я большой мальчик, подпишу и поеду напьюсь. Подумаешь, развод, — пожимает плечами Юнги.

— Тогда объясни мне, пожалуйста, какого чёрта ты выглядишь как дорогая проститутка в десять часов утра? — меняет тон на вкрадчивый Намджун. — Ты не в клуб альф снимать собираешься, а на развод едешь. Только не говори, что ты настолько идиот, что рассчитываешь заставить его передумать своим внешним видом, — презрительно усмехается Ким.

— Нет, — откидывает чёлку со лба Юнги. — Я просто хочу, чтобы он в последний раз увидел, кого теряет. А теряет он короля, — фыркает омега и, всё-таки подвинув Намджуна, выходит во двор, и идёт к ожидающему его лексусу с шофёром.

Юнги не спал всю ночь. Последний раз он ел пирожное в кофейне с Джином и запивал его латте. У него прилипший к позвоночнику желудок, крохотные, но от этого не менее шумные колокольчики в голове и наспех криво-косо заштопанное с утра сердце. Он твёрдо стоит на ногах, выглядит на десять из десяти и звучит уверенно, как никогда, но никто не знает, что внутри у Юнги город после бомбежки. Что в этом кровавом аду он маленький мальчик, сидящий на разворошенном тротуаре и смотрящий на свои окровавленные руки. Эта кровь, густыми вязкими каплями стекающая на почерневший асфальт, — его собственная. Мальчик сам своё сердце из груди вырвал, сам его в подарочную упаковку упаковал и на стол дракону положил. Только это чудовище презрительно губы скривило, когтями коробочку со стола смахнуло, а для уверенности ещё на него и наступило.

Чонгук по его разрушенным мечтам, надеждам, по так отчаянно хотевшему биться только ради него сердцу, вчера ураганом прошёлся. Он шёл твёрдо, с высоко поднятой головой, хрустя гильзами под ногами, держа в руке огнемёт. Что успел, то разрушил, что не успел, поджег, в пепел превратил и по ветру развеял. После него от Юнги, как после залпового огня — ничего не осталось, только пытаться жизнь изображать, не давать никому повода в его силе усомниться.

Омега опускается на сиденье и сразу тянется к телефону, проверить на камере свой макияж. Автомобиль плавно въезжает в утренние пробки, а Юнги даже радуется — чем позже они приедут, тем лучше. Чонгук всё равно сегодня поставит точку, перечеркнёт всё хорошее, что было, хотя, может, и было оно только для Юнги. Опоздать в любом случае не помешает, пусть Юнги сейчас ведёт себя, как влюблённый подросток — побыть ещё немного его супругом — это всё, чего хочется в это худшее утро. Несколько минут до офиса Чонгука Юнги посвятит этим чувствам, тем воспоминаниям, которые так тщательно забетонированы альфой и так ярко цветут, и возвышаются в омеге.

А были ли они, эти чувства? Юнги впервые именно сейчас об этом задумывается. Понимает, что всё-таки они были, но только по ночам. Именно в это время суток Чонгук не скрывал, как он его хочет, не прятал глаз и чувств, не лишал его нежности перед рассветом, который своим наступлением кардинально менял альфу. Юнги терял его с первыми лучами солнца, падающими на их огромную, такую горячую по ночам, и такую леденяще-холодную по утрам постель.

А был ли он когда-то его? Может ли вообще Чон Чонгук кому-то принадлежать? Нет. Юнги это всегда знал, но всё равно пытался сделать его своим, поставить печать на его лбу, закинуть поводок, забрать хотя бы столько же, сколько сам отдаёт, а в результате сидит сейчас со следами его зубов на ключицах и придавленный к полу его каблуком. Король города пал перед жёлтым драконом без боя, без сопротивления, сам голову на плаху поставил, кивнул, чтобы его палач лезвие опустил. И Чонгук не дрогнувшей рукой это сделал.

Сперва обхаживал, как зверь, загонял добычу в свои сети, поджигал его интерес, цепями к себе привязал, а сейчас с корнем вырывает, осталось только приговор подписать, и Юнги может, как он вчера и сказал, «катиться к хуям». Чонгук смешал самого сильного омегу города с грязью, обманул своей поддельной лаской, лживыми речами, теплом, которые выдавал тоннами, заботой, от одних воспоминаний, о которой сердце ухает куда-то под ноги. Юнги будто жил с этой пеленой перед глазами, он сам полюбил и придумал, что это взаимно, но альфа буквально пощёчинами его отрезвил, лицом в холодную реальность окуная, на место поставил. Он своё слово сдержал.

«У тебя будет всё, что ты можешь себе пожелать, а самое главное — моя фамилия. Так чего ты рыпаешься? Думаешь, я не знаю, кто ты? Ты типичный представитель детей верхушки. Терпеть таких, как ты, не могу, но уже ничего не поделать. Поэтому будешь прилежным и примерным супругом, смотреть за домом и слушаться. Будем изображать идеальную пару какое-то время, ходить на мероприятия, держаться за руки и улыбаться. А потом, может, и привыкнем. Очень просто. Все к друг другу привыкают, и мы привыкнем. Ты ведь не из тех, кто верит в любовь до гроба и любовные романы читает, тебя больше всего деньги интересуют и твоё место в обществе».

И вот это время пришло. Чонгук вернулся туда, на два месяца назад, значит, и Юнги вернётся, а не захочет — альфа его заставит. Пролежав все эти часы в тёмной комнате, омега понял, что с такими, как Чон Чонгук, не договориться, с ним ничего разговорами не решить, он даже не слушает. Он свой план реализовал: он заключил брак, получил одобрение кланов, показал Юнги его место, отобрал у него брата, а сейчас готовит развод, но омега это так не оставит. Он всё решит, со всем справится. Юнги Чонгуку издевательство над своей жизнью может и простит, но Тэхёна — никогда.

Юнги встал утром, надел синюю тончайшую блузку, любимые Чонгуком брюки-легинсы и сильно подкрасил свои лисьи глаза. Умирать, так красиво. А Юнги сегодня умрёт, буквально ещё двадцать минут и сам в гроб ляжет, руки на груди скрестит и будет ждать, пока Чонгук гвозди в его гроб для достоверности забьёт. А пока можно подышать, можно ещё пару минут его фамилию поносить, их ночи вспоминать, хотя, говорят, перед смертью не надышишься. А Юнги уже её присутствие чувствует, она сидит слева, когти пилкой подтачивает, бурчит про себя «ещё один» и мерзко ухмыляется.

Юнги о нём больше думать не будет, миллиметр за миллиметром пинцетом его из себя вытащит и в кислоту опустит, чтобы уже наверняка, чтобы больше колени при встрече не дрожали, чтобы голос не пропадал, чтобы этот раскалённый свинец при каждом его взгляде в глотку не вливался. А видеться они точно будут и сталкиваться тоже, может, даже касаться случайно — потому что самый большой мегаполис мира резко становится крошечным для тех двоих, кто надумал расстаться.

Чонгук будет везде, в отражении каждой витрины, в каждом проезжающем автомобиле и в любом глухом шаге позади, но Юнги не сдастся, он справится, и пусть его мысли и действия сейчас расходятся, машина уже как минут семь стоит перед офисом Чонгука. Юнги к сиденью словно гвоздями прибит. Он с трудом отдирает себя от кожаной обивки, выходит из автомобиля, но сразу хватается об его открытую дверцу. Юнги пока не собрался окончательно, он команду дал, но она ещё не до всех органов чувств дошла, сейчас выровняет равновесие и к вращающимся стеклянным дверям пойдёт, только бы ещё пару глотков свежего воздуха успеть сделать. Да, да, перед смертью не надышишься, Юнги помнит.

Омега даже вдохнуть не успевает, воздух комьями в глотке застревает, дальше не проталкивается, потому что перед лексусом клана Мин тормозят два внедорожника, а посередине чёрный матовый ламборгини, тот самый, в котором он ему отсосал на пути к особняку родителей. Юнги чуть ли пощёчину себе не даёт за такие неуместные сейчас мысли, и стоит дверце ламбо взлететь вверх, как выпрямляется, задирает подбородок и цепляет свою самую блядскую улыбку, ту самую, которая всех альф университета на колени ставила.

Юнги стоит позади прикрывающего тыл ламбо внедорожника и думает, что есть все шансы, что альфа, выйдя из машины, прямо пойдёт к вращающимся дверям и его не заметит. Омега даже думает сесть обратно в лексус, чтобы подняться наверх после Чонгука, но боится лишними движениями выдать себя или, что самое ужасное, показать, что он струсил, поэтому продолжает стоять истуканом и смотреть. Чонгук выходит из ламборгини, поправляет полы как и всегда идеально сидящего на нём пиджака и, блеснув роллексами на запястье, двигается к двери.

— Не заметил, — усмехается про себя Юнги и только собирается сесть обратно в машину, чтобы переждать пару минут, как видит, что Чонгук, сделав пару шагов, замирает. Альфа медленно поворачивает голову влево, туда, где стоит омега, которому приходится до побеления костяшек вцепиться в дверцу автомобиля, потому что дьявол смотрит прямо в душу. Юнги кажется, ещё пара секунд и асфальт под его ногами превратится в зыбучие пески, он бы только рад был. Мин не понимает, что с ним не так, ведь он знает и жил с Чонгуком столько времени, но каждый долбанный раз, как первый, будто они только знакомятся, впервые видятся, и это вовсе не тот человек, который был в Юнги глубже и ближе некуда.

Шаг. В воздухе пахнет гарью.

Второй. И пулемётная очередь прямо по груди шмаляет.

Третий. Омега слышит хруст и треск своих костей, сильнее за дверцу хватается.

Четвёртый. И под ногами Юнги алая лужа пенится.

— Сахарочек, — режет уши, и омега последний вздох испускает.

— Ты приехал раньше, — Чонгук останавливается напротив, всё остальное вокруг для омеги собой закрывает. — Не терпелось?

— Я просто пунктуальный, — суживает глаза Мин и прокусывает до крови внутреннюю сторону щеки, напоминает себе об улыбке.

Чонгук на это только усмехается, отодвигается и пропускает омегу вперёд. Он идёт за ним, по ходу даже не скрывая, разглядывает затянутую в дорогую ткань, как во вторую кожу, задницу, скользит взглядом ниже к стройным ногам, облизывается, вновь возвращает внимание к попке и, даже когда Юнги поворачивается лицом к нему, взгляд не сразу поднимает.

— Насмотрелся? — вызывающе спрашивает омега и проходит в лифт.

— Боюсь, на такое насмотреться невозможно, — цокает языком альфа, запрещает охране их сопровождать и нажимает нужную кнопку.

— Насмотрись, потому что последний раз видишь, — с издёвкой говорит омега и гордо задирает подбородок.

— Ты всё это напялил, чтобы у меня весь процесс развода стоял? — ухмыляется Чон и прислоняется к противоположной стенке.

— У тебя и без всего этого так, как на меня, ни на кого стоять не будет, — Юнги собой доволен.

— Или этот маскарад для того, чтобы я передумал, тебя не оставил? — продолжает давить альфа, а сам в наглую одним взглядом омегу раздевает.

— Я тебе не вещь, — шипит Мин и, не зная, куда деть глаза, резко начинает интересоваться надписями на панели управления лифта.

— Ни в коем случае, — усмехается Чонгук. — Ты омега с лучшей задницей в этой вселенной и самыми блядскими ногами, которые я когда-либо видел, вот только, Сахарочек, — Чонгук резко отталкивается от стены и нависает над ним. — Чтобы трахать тебя, мне на тебе женатым быть не надо, — говорит прямо в губы, скалится, и Юнги бьёт прямо в пах коленом. Сильно ударить не получается, омега намного уступает в росте, да и пластичностью особой никогда не отличался. Чонгук на этот выпад не реагирует, отключает орущее «поцелуй его» сознание, одаривает омегу очередным хищным оскалом и, резко отпустив зажатые до этого в одной ладони запястья парня, возвращается к противоположной стенке.

Играют в игру, кто кого переглядит: никаких улыбок, эмоций, просто взгляды, которые пересекаются где-то посередине и искрами сыплются на пол.

У Юнги глаза, обведённые чёрным, глубиною, как космос, Чонгук в них тонет. Он чётко видит, как подлетает к нему, всасывается в манящие и обещающие рай губы, сминает их в жёстком поцелуе, обязательно пускает его кровь, потому что без этого сладкого привкуса вина поцелуй не поцелуй, потому что Юнги надо буквально испивать, до дна желательно. Потому что с этим омегой удовольствие так тонко балансирует на грани с болью, Чонгук ему её физически причиняет, Юнги взамен из него душу выдирает. Омега приоткрывает губы, переплетает свой язык с его, проводит по дёснам. Чонгук пальцы до синяков на его бёдрах сжимает, заводит свои руки назад, сминает в ладонях округлые ягодицы. Под его напором брюки по швам трещат, лоскутками на пол оседают, потому что Чонгук соскучился, потому что прошло пару дней, а он будто сто лет это тело не вкушает, его стоны не вбирает. Он приподнимает его под бёдра, заставляет ногами свой торс обвить и вдалбливает в стенку со всей силой, будто цель его к ней прибить, будто пытается самого дна достать, но у Юнги его нет, он бездонный колодец, в который упал альфа тогда, в своём кабинете, и больше не выбраться. Он топит его вскрики-стоны в голодном остервенелом поцелуе, сминает хрупкое тело в руках, вгрызается в шею, хрипит от нетерпения, от жажды, полностью своим животным инстинктам отдаётся и понимает — вот почему Юнги так важен был, вот почему с ним всё по-другому, всё ненормально, всё слишком. Потому что с Юнги Чонгук настоящий, потому что только этот омега способен его зверя разбудить, и он же способен его, собой покормив, обратно в спячку отправить. Чонгук уже не в себе, рвёт его под собой, долбится, по стенке размазывает и резко отрезвляется, услышав противный писк, оповещающий о прибытии лифта. Юнги так и стоит напротив, между ними все те же пять шагов, но Чонгук по его глазам видит, что тот понял, о чём альфа эти минуты думал. Юнги отчётливо всю придуманную воспалённым сознанием альфы картину в его чёрных глазах смотрел.

Омега только прикусывает губу, игнорирует тянущее чувство внизу живота, отворачивается к двери и сразу чувствует горячее дыхание на своей шее.

Адвокат уже сидит в приёмной и, стоит Чонгуку там появиться, поклонившись, следует за ним в кабинет. Юнги, одарив уничтожающим взглядом секретаря Чона, идёт за ними. Чонгук сразу стягивает с себя пиджак и отбрасывает его в сторону. Присаживается на большой кожаный диван, кивает адвокату на кресло напротив и хлопает по дивану ладонью, подзывает Юнги. Омега нарочно виляя бёдрами проходит к дивану и тоже опускается на него. Пока адвокат раскладывает бумаги, в кабинет входит секретарь альфы и спрашивает, кто что хочет выпить. Чонгук и адвокат просят американо, а Юнги карамельный латте.

— У нас нет латте, — холодно говорит секретарь.

— Сходи и купи, — приказывает секретарю Чонгук, не поднимая лица от бумаг, и тот, поклонившись, выходит за дверь.

— Хочу в последний раз поухаживать за своим горячо любимым муженьком, — кривит губы в улыбке альфа и смотрит на омегу.

— Это очень мило, — улыбается ему Юнги, а сам представляет, как бы эту улыбку в красный окрасил.

Адвокат рассказывает Юнги о процедуре, что, учитывая, что у них не было даже контракта, омега ничего от мужа не получит.

— Я всегда знал, что он скупердяй, — откидывается на спинку дивана Мин. — Но я сам не нищий, так что переживу.

— Ты нищий, — ухмыляется Чонгук.

— А тебя это радует? — зло спрашивает омега, пока секретарь раскладывает перед ними напитки.

— Совру, если скажу, что нет. Но ты можешь оставить себе все мои подарки: те две машины, драгоценности, украшения, одним словом всё, что я тебе подарил или ты купил за время пребывания со мной, ты можешь забрать, — спокойно говорит Чон.

— Мне твои подачки не нужны, — огрызается Юнги.

— Я хотел просто оплатить те горячие ночи.

— Я был твоим мужем, а не шлюхой, — с трудом контролирует свой голос Мин. — Подаришь мой ламбо своей очередной бляди, пусть пользуется после меня.

— Ну китаец тебе, думаю, новую купит. Учитывая, как ты сосёшь, я бы купил, — не остаётся в долгу Чонгук.

— Ну ты и урод, — выплёвывает слова ему в лицо омега и подскакивает на ноги. — Я пришёл подписывать бумаги, а не слушать оскорбления.

— Сядь, — зло приказывает альфа.

— Перестань меня оскорблять, и я сяду, — топает ногой Мин и косится на дверь. Чонгук поддаётся вперёд и, схватив омегу за руку, рывком дёргает вниз, Юнги падает обратно на диван.

Мин одёргивает руку, будто он обжёгся, и не смотрит на альфу, хотя чувствует, как тот прожигает его профиль взглядом.

— Ненавидимый тобой китаец хотя бы знает, как себя с омегами вести, — с вызовом заявляет Юнги. Чонгук, отшвырнув бумаги, облокачивается на свои колени и пронзительно смотрит на омегу.

— Что ещё он знает? Мне очень интересно, чем он тебя подкупил, — серьёзно спрашивает альфа.

— Галантностью, которая тебе и не снилась, заботой, о которой ты и понятия не имеешь, и вообще, он красивый! — на одном дыханье заявляет Юнги и наслаждается гримасой ярости на долю секунды промелькнувшей на красивом лице.

— Ты прав, с шлюхами я обычно не церемонюсь, — бьёт больно в ответ Чонгук и вновь тянется к бумагам, игнорируя полный возмущения взгляд справа.

Адвокат чуть ли уже свой галстук не жуёт, нервно поглядывает то на одного, то на другого и молит небеса, чтобы процедура быстрее закончилась. Попадать под горячую руку Чон Чонгука не хочется.

— Вот здесь и здесь, — показывает на бумаге мужчина и передаёт Чонгуку ручку.

— Ты лишил меня общения с братом, — вдруг начинает омега. — Я не делал ничего, что бы доказало, что я предал твой клан, но ты объявил меня предателем. Так что я не поставлю подпись, пока ты не разрешишь мне видеться с Тэхёном, — твёрдо заявляет Мин.

Адвокат нервно сглатывает и начинает уже вертеть галстук на шее. Юнги от его вспотевшего и раскрасневшегося лица резко тошно, он с трудом сдерживает позыв тошноты и даже тянется к стакану воды рядом с кофе.

— Ты мне условия ставишь? — в голосе Чонгука скользит стягивающий кожу холод, вот только омега уже к нему привык, продержится.

— Расценивай как хочешь, — пожимает плечами Мин, из последних сил собирается, но живьём вскрывающий его взгляд выдерживает.

Чонгук поворачивается к нему, обхватывает ладонями его лицо и притягивает к себе.

— Нет на всём белом свете человека, который бы ставил мне условия. В живых точно нет, — медленно и чётко выговаривает альфа. — Хочешь за ними отправиться?

— Ты угрожаешь мне смертью? — Юнги прикладывает ладони поверх рук альфы, пытается их скинуть, но безуспешно. — Ты убьёшь меня?

— Убью, если понадобится, — не задумывается альфа.

— Убьёшь, — тихо подтверждает Юнги. — Но только чтобы мне доказать, что можешь, чтобы, не дай Бог, я не посмел подумать, что у великого Чон Чонгука ко мне что-то есть, — горько улыбается он. — Я без Тэхёна ничего не подпишу. Разреши мне видеться с братом.

— Нет, пока он с моим братом, — отрезает Чонгук. — Ставь подпись, не выводи меня из себя, нашему многоуважаемому адвокату и так плохо, — кивает он в сторону жадно пьющего воду мужчины.

— Потому что ты его пугаешь, а меня — нет. Хочу видеться с Тэхёном! — продолжает давить омега.

— Нет. Подписывай, — Чонгук приближается прямо к уху омеги, опаляет его горячим дыханием. — Или, честное слово, я раздроблю твои пальцы, и ты ничего никогда не сможешь подписать.

— Ломай, — горько улыбается Юнги и, вытянув обе руки вперёд, прислоняется к спинке дивана. Чонгук хватает его правую руку, и Юнги вздрагивает от испуга, потому что это был блеф с его стороны, но, кажется, альфа, что такое блеф, не знает. Чонгук сильно сжимает в руке тонкое запястье, смотрит в лицо омеги, считывает гримасу боли, видит, как он прикусил губы, как у него заломлены брови, но Юнги не сдаётся, звука не подаёт, и тогда альфа удваивает усилия. Юнги кажется, он сейчас услышит треск, кожа под пальцами Чонгука вот-вот с плоти сойдёт, у альфы руки, как клешни, больно так, что он не выдерживает и одновременно с брызнувшими из глаз слезами вскрикивает:

— Хорошо!

Чонгук ядовито усмехается, молча вкладывает ручку в пальцы омеги и, подтащив бумагу, сам придерживая руку, которую Юнги всё равно пытается вырвать, выводит подпись.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу, — повторяет Юнги, пока чёрные чернила выводят его имя на клочке бумаги, отныне ставшей стеной между ними.

Чонгук отпускает его, а потом берёт ручку и подряд ставит две подписи под обиженным взглядом потирающего пальцы омеги.

— Всё, — адвокат собирает бумаги в папки и, попрощавшись, быстро удаляется от греха подальше.

Юнги так и сидит в углу дивана, массажирует пальцами онемевшее запястье и смотрит сквозь остывшую чашку латте. На самом деле Юнги хочется встать и уже уйти из этой комнаты, ставшей последним пристанищем их странной связи, но он пока не готов вставать на ноги. Омегу мутит, и он боится, что стоит подняться, он сразу запутается в своих конечностях и упадёт.

— Признаюсь, я удивлён, что ты приехал один, — заявляет Чонгук как ни в чём не бывало и идёт к бару у стены налить себе коньяка. С утра он обычно крепкий алкоголь не пьёт, но с Юнги в одной комнате готов глушить его литрами, потому что обжигающий напиток отвлекает, возвращает в реальность, забивает собой обострившиеся чувства.

— Я не ребёнок, подумаешь, на развод приехал, — бесцветным голосом отвечает окончательно взявший себя в руки Юнги и, стоит спазмам в желудке отпустить, встав на ноги, подходит к огромным на всю стену окнам. Он медленно поправляет волосы, блузку и смотрит на отражение остановившегося позади альфы.

— Я всё равно найду, как видеться с братом, и вся твоя охрана меня не остановит, — омега поворачивается к нему. — Мне так жаль, что... — Мин осекается, а потом, махнув рукой, быстрыми шагами идёт к двери.

— Тебе жаль, что? — Чонгук в два шага оказывается напротив двери и преграждает ему путь.

«Что ты даже не поцелуешь меня на прощание», — думает омега.

— Что я не остался в первых днях нашего знакомства, когда ты показал своё истинное лицо, а ты остался, — Юнги смотрит в глаза и позволяет лёгкой улыбке тронуть его губы. — Можно я выйду из кабинета? — спрашивает тускло.

«Можно я выйду из кабинета, из офиса, из твоей жизни?» — слышит Чонгук.

— Нет, — выпаливает альфа и прикусывает язык.

— Ах да, — театрально вздыхает омега. — Мне отныне слушаться тебя не обязательно. Я больше не твой омега, не твой муж, а рабом тебе я никогда не был, — продолжает вымученно улыбаться Юнги. — Так что прощай, жёлтый дракон. Я твой яд из себя выкачаю, а следы твоих зубов зарастут, — Мин прослеживает взглядом за глазами Чонгука, застывшими на его же метке, алеющей на белоснежных ключицах.

— Заменишь их на два змеиных клыка? — цинично тянет альфа.

— Всё может быть, — пожимает плечами Юнги.

— Пошёл вон.

Юнги, одарив напоследок Чонгука самой своей очаровательной улыбкой, поворачивается и выходит в коридор.