Kihyun's story

Prologue.

Так, спокойно. Вдох-выдох. Всё будет хорошо. Ты же не на приёме у психолога, в конце концов, так что, наверное, мне стоит расслабиться... Господи, неужели я решился на это? Что я вообще делаю... Всё, ладно, я спокоен. Конечно, моё самовнушение ни черта не помогает, но больше мне ничего и не остаётся.

На самом деле, я не умею рассказывать что-либо от слова совсем. Мой словарный запас оставляет желать лучшего, я часто запинаюсь и забываю некоторые фразы, легко могу уйти от темы и больше не вернуться. В школе ненавидел выходить к доске, а моим самым нелюбимым предметом была литература, потому что там нужно было много пересказывать и готовить устные доклады. Ещё и перед всем классом. Вы можете представить размер катастрофы и моего позора. Нет, я не был асоциальным или что-то в этом роде. Я просто не люблю разговаривать, предпочитая роль вечного слушателя. Даже не знаю, почему решил вообще сделать это... Но в тот момент мне показалось, что так нужно. Собственно, вот и всё.

Итак, меня зовут Ю Кихён. В прошлом году я окончил школу, и мне двадцать один. По правде говоря, это не имеет абсолютно никакого значения; от того, что я собираюсь рассказать, в вашей голове не прибавится и не убавится, в вашей жизни не изменится равным счётом ничего. Но для меня это... это важно. У меня никогда не было завышенной самооценки, я не требовал к себе повышенного внимания — оно мне ни к чему. Это ведь моя личная жизнь, зачем о ней знать окружающим, верно? Хах, забавно получается. Я говорю, что мне не нужно внимание, но сейчас решаюсь на тот шаг, который сделает меня центром всех дальнейших событий. Господи, какой же идиот!

Ладно. Я собрался, и я готов! Итак, мне двадцать один, сейчас я сижу в своей квартире и записываю свой голос на диктофон. Величайшая глупость. Видел бы кто меня со стороны, сразу в дурке бы закрыли. «Он ненормальный! Сам с собой разговаривает!», «Он больной, раз решил на диктофон записать историю своей жизни за какой-то отрезок времени? Кто так вообще делает?», «У него слишком много свободного времени, раз он занимается такими вещами», — так бы говорили все они, я уверен. Но сейчас рядом никого нет, и я могу чувствовать себя более комфортно. Если честно, я за последние полгода не говорил столько, сколько сказал за эти две минуты тридцать четыре секунды. И дело даже не в том, что мне не с кем разговаривать, хотя это можно легко назвать одной из причин. Я говорил, что не люблю разговаривать? Ох, наверное, я опять повторяюсь. Не важно. Просто в течение всей моей не столь длинной жизни я привык молчать. Рядом со мной никогда не было человека, который готов был выслушать, помочь, поддержать диалог; даже если я решался рассказать что-то в детстве маме, ей обычно было не до меня. Она даже не пыталась сделать вид, что ей интересно. Она только гладила по голове и говорила, какой я у неё молодец. Даже если я говорил, что меня выгнали из класса за невыученное стихотворение, она меня хвалила. Она не слушала меня, но я знаю, что она всегда желала для меня только лучшего. Она очень много работала, чтобы я ни в чём не нуждался. У меня не было отца. Я его даже не видел никогда, не слышал его голос. Чёрт, я даже имени его не знаю. От него мне достались только фамилия, форма носа и, пожалуй, музыкальный слух. Мама как-то имела неосторожность рассказать о нём. Мы никогда не трогали тему нашей семьи, но один раз под приличной дозой алкоголя она рассказала. Помню, она тогда пришла с вечеринки. Отмечали смену начальства в отделе. Мне было одиннадцать, когда я впервые услышал о нём. Информации, разумеется, было очень и очень мало. Из её рассказа я понял лишь то, что мой отец был полнейшим подонком и что я ужасно сильно на него похож. Может, поэтому она и не любила проводить со мной время? Этого мне не дано знать. В любом случае, она заботилась обо мне и работала за двоих, чтобы оплатить моё обучение, питание, расходы за жильё и прочие вещи. И это была бы не такая большая сумма, ведь я единственный ребёнок в семье, так что за месяц выходит не так уж много. Но моё лечение... Ежемесячно на это уходила добрая половина её зарплаты. Как жаль, что ничего из этого так и не помогло.

Лечение... Всё началось, когда я был совсем маленьким. Тогда я пошёл в первый класс, радовался жизни и улыбался каждый божий день. Мне нравилось в той школе. Там было очень красиво. Такое высокое здание в шесть этажей, на первом и последнем этажах были большие панорамные окна в коридорах. Вид был невероятный, но некоторым было страшно смотреть вниз с шестого этажа, хотя нас туда редко пускали. Мне больше всего нравились флаги на крыльце перед входом в школу. Флаг Южной Кореи очень большой и величественный, он идеально сочетался с флагом нашей школы, и вместе они красиво развивались на ветру, переливаясь в лучах солнца. Ещё в школе были добрые и понимающие учителя. Редко таких найдёшь, но они были. Я тогда вне себя от радости был, завёл себе кучу друзей, новых впечатлений и шишек. И всё было хорошо, но в школе я пробыл ровно полгода.

Маме дали отпуск на две недели, и она решила воспользоваться полученной возможностью и повеселиться. Тогда у нас ещё была своя машина, на которой мы вскоре отправились в Дегу. Я никогда не был за пределами Сеула, и эта поездка принесла мне тонну новых ощущений и восторга. Мы очень хорошо провели те полторы недели, любуясь красотами чужого нам города. Однако в один из дней маму срочно вызвали в офис. Мы сразу же собрали все вещи и отправились обратно. Мама очень торопила меня и просила держаться покрепче в машине. Мне было страшно. Это всё, что я помню с того дня. В следующий раз я открыл глаза в больничной палате. Как я понял позже из разговоров мамы с врачом, мы едва не врезались в едущий по встречке грузовик. Мама успела вырулить, но машина влетела на скорости в столб. Её спас ремень безопасности, а я не успел пристегнуться. Удар пришёлся по голове и лицу. Лежал в больнице я недолго, но нос вправлять было невероятно больно. Меня выписали, сказав, что я снова полностью здоров. Только машины с того дня у нас больше не было. Я снова стал ходить в школу, а жизнь, казалось, наладилась.

Казалось.

Меньше чем через месяц у меня начались головные боли. Такой силы, что я ночью сквозь сон чувствовал это давление на череп. Иной раз я не выдерживал и плакал, закрывшись в своей комнате. Однако ещё через несколько дней я заметил, что стал хуже видеть. И это при том, что у меня не было компьютера, хотя доктор во всём обвинял новые технологии и непослушную молодежь, что рубится в игрушки круглые сутки. Через месяц я не мог видеть дальше вытянутой руки. Доктор был очень разочарован отсутствием у меня электроники, потому что это заставляло его работать и искать настоящую причину ухудшения моего здоровья. Никакие глазные капли и дорогостоящие таблетки не помогали. Тогда-то я и попрощался со своей школой. Больше я там не появлялся, а всё моё времяпровождения занимали больницы различного рода. Они долго заставляли меня проходить обследования и пичкали лекарствами, а зрение продолжало падать. Пока мы не нашли более опытного, дорогого врача, который сочувствующе на меня посмотрел и сказал, что мне ничего не поможет и пытаться бессмысленно. Все обследования и процедуры прекратились в тот день, когда я сказал маме, что не вижу. Совсем. С того дня единственная интересная картина перед моими глазами — завораживающая темнота. Мама говорит, что с того дня мои глаза перестали быть похожими на отцовские. Они больше не имели присущий им природный тёмно-коричневый цвет. В тот день я видел лицо мамы в последний раз. В тот день я в последний раз улыбнулся, когда услышал утешающие слова моего лечащего врача. Ему было плевать. Он получил свои деньги не зависимо от результата, а я навсегда лишился возможности видеть.

С тех пор жизнь стала похожа на ад. Переводы из одной школы в другую, и все для инвалидов. Как на подбор все для таких же обиженных судьбой. Не было ни дня, чтоб я не слышал тихих всхлипов из комнаты мамы по ночам. Но она не опускала руки. Продолжались походы к врачам, смена препаратов и аппаратов. Ох, сколько же уколов мне сделали за тот год... Серьёзно, никому не пожелаю пройти через это. Меня даже возили в Токио, но там лишь пожали плечами и посоветовали носить повязку, чтобы не пугать окружающих. Пугать окружающих... Смешно, правда?

Зато я побывал в Токио. Хоть и ничего не видел... Скорее всего, там невероятно красиво. Этого мне никогда не узнать. Из той поездки я запомнил лишь голос переводчика и в подарок получил чёрную атласную ленту от японского врача. Утешительный подарок, так сказать. Я ведь ношу её до сих пор. Раньше она была мне немного большевата, но к пятнадцати годам стала как раз, словно для меня была сделана. Ещё у меня появилась собственная палочка! Её мне подарила мама на Рождество. Я был несказанно рад подарку, а сейчас, говоря об этом, понимаю, как это глупо выглядит со стороны.

Глупый и жалкий Ю Кихён...

На самом деле в моей жизни нет ничего особенного или интересного, чтобы она могла заслуженно назваться историей или хотя бы поучительным рассказом. Думаю, мне просто было необходимо выговориться. Чтобы хоть кто-то знал, что я чувствовал все эти годы. То, через что прошёл. Конечно, если вам не интересно, можете выключить этот бред и не слушать дальше. Дело ваше. Я не надеюсь на сочувствие и уж тем более на понимание. Но если вы всё же решитесь послушать дальше, то я буду рад.

Так мне будет легче.