Т/И нравились, пожалуй, лишь Том Реддл и статуи. Скользить кончиками пальцев по холодному, слегка влажному от недавнего дождя камню и ощущать каждую деталь, каждую складку, каждую песчинку у себя под кожей. Мрамор не мог лицемерить, не мог лгать, да и жить не мог тоже. Он неизменно оставался мертвым и молчаливым, никогда не менялся, чем и нравился Т/Ф.
Тому Реддлу нравилась тишина и Т/И. Не испытывал он к ней каких-либо теплых чувств — не мог, да и не хотел, считая подобное чем-то унизительным и мерзким. Волшебник находил привязанность слабостью, а потому и сам не заметил, как превратился в подобие статуи — такой же холодный, такой же молчаливый, такой же... Мертвый.
Они были слишком гордыми, чтобы признавать свою заинтересованность. Ни он, ни она никогда не опускались до того негласного уровня, чтобы бегать друг за другом ради внимания, нет. Все было куда проще. Они просто никогда не бросали друг друга. Любовью это было сложно назвать – скорее, исключительно необходимостью, жизненно важной необходимостью. Быть рядом, чувствовать мягкость кожи, вдыхать аромат чужого тела, слышать сердцебиение чужого сердца. Хотя даже оно было у них о д н о на двоих.
— Как прошел день? — Том вопрошал это тихо из раза в раз, перелистывая страницу книги. Пара неизменно сидела в их вечно цветущем саду в беседке, в воздухе пахло дождем и благоухающими розами.
— Матушка скончалась, — Т/И редко сообщала плохие новости беспокойным тоном. Голос её оставался таким же тихим и спокойным, окутывающим, как прохладная вода в озере, где они недавно были. Девушка прикрывала глаза и шумно выдыхала, утыкаясь Реддлу в грудь. От него пахло хвоей и домом. Они могли сидеть так час, два: Т/Ф иногда роняла редкие солёные капельки ему на рубашку, а Том неспешно зарывался в её темные волосы и крепко обнимал. Т/И не стыдилась, никогда. Юноша не отталкивал её, не показывал своего отвращения, хоть и считал, что слезы — это слабость. Она — это слабость. Брюнет с ней считался, как с равной, и не лицемерил никогда.
Они могли бы, могли завоевать мир вместе, добиться того, что так желали, но, увы, это — не сказка со счастливым концом, а их жизнь была не такой идеальной.
— Не убивай его. Он еще совсем ребенок, прошу, Томас, — Т/И тихо шептала это ему на ухо, стоя в той злосчастной комнате в доме Поттеров. Под их ногами лежал труп Лили, перед ними, в маленькой кроватке, сидел будущий защитник мира магии, но...
В тот день мир лишился надежды на героя. Гарри Поттер не стал тем-самым-мальчиком-со-шрамом, его имя не гремело на заголовках газет, а Темный Лорд не потерял в ту ночь частичку души. Он сделал это раньше, куда раньше. Том поделил свою душу с Т/И Т/Ф, что стояла с ним тогда и тихо умоляла пощадить ребёнка.
Тот день дал другую надежду — более темную и мрачную, но надежду на то, что изменится не мир, а сам Волан-де-Морт.
Их любовь была тихой, холодной, сложной возможно, и будто выделанной из камня.
Т/И любила статуи и Томма Реддла.
Том Реддл любил тишину и Т/И Т/Ф.
