Лесоруб

Бонус 1. Альфишник

/Спустя некоторое время/

      Я аккуратно, чтобы ненароком не повредить, снял со своей правой ягодицы чью-то не нечаянно заползшую на нее руку и неодобрительно покосился на очередного непрошенного массажиста глубоких морщин. Увы, альфа не внял и нагло вернул ладонь на полюбившееся место.
      Двинуть урода локтем в живот или нахуй, перетерплю? Приколочу — расстроится, шум поднимет…
      Япона папа. Гораздо худший шум поднимет Егор, если заметит — меня лапают. Слева волны медовой хвойной сладости.
      Эх. Ненавижу альфишники.
      Вы наверняка спросите, при чем здесь альфишники. Объясню — омежатники я ненавижу куда страстнее. Сплошные ути-пути, обсуждения беременностей, родов, детских режущихся зубов, рецептов пирогов и салатов, косметики, шмоток, диаметров альфячьих узлов и частоты течек. Бр-р-р.
      Но, раз — сегодня именно альфишник, не омежатник, а выпить и потанцевать хочется, два — чтобы я мужа отпустил на какой-нибудь альфишник без присмотра?! Ни в жизнь. Набухается с другими альфами, вокруг выплясывают нанятые за ради вечеринки танцовщики-омеги…
      Название-то какое говорящее — альфишник, еба-на-на. То есть — для альф. Возглавляет подобные мероприятия обычно некий альфа, назавтра вступающий в законный брак. Гуляет, мол, напоследок свободным, в компании друзей. Р-р-р, мяу. Зачинщик-то вечеринки пока холостой, а приглашенные им гости?
      То-то же. Часть гостей — женатые. Но лишь с одним-единственным приперся омега-супруг. Не простой супруг, заметьте — я. На мордочку лапочка, ростом — вылитый альфа, разворотом бугрящихся мускулами плеч — вылитый альфа, настроение — по-альфячьи побузить, но пока слишком трезв и по-омежьи стесняюсь.
      Ахха. Мое «пока» постепенно истаивает, с каждым выпитым глотком Егеря. Не разбавленного, не сомневайтесь — викинги разбавлением крепких спиртных напитков не унижаются…
      Рука чужого альфы осмелела, влезла в мой задний карман и обосновалась хозяйкой. И чего она там забыла? Карман абсолютно пуст, в нем даже автобусных мятых билетиков нет. Мешает или не мешает? Вроде, мирная, не шебуршится…
      Ой! Я вздрогнул и расплескал немного Егеря на барную стойку. Шебуршится? Да она щиплется! Не больно, но щиплется, заигрывает. Ух, я тебя! К замужним омегам приставать!
      Словно невзначай переступив с ноги на ногу, я, выдохнув, резко вдавил каблук сапожка в носок ботинка нахала всем весом крупного тела, тот мучительно зашипел и отпрянул. Совершенно необязательно бить идиота локтем, когда в запасе имеются менее эффектные, но весьма эффективные омежьи трюки. Конкретно этому научил, удивитесь — лапочка Алеша.
      В честь чьего будущего мужа я, собственно, сейчас и пью Егерь. Ивану Павловичу виват!
      Ну давайте, проявите оригинальность, спросите, при чем тут мой работодатель и модельер. И я вас с удовольствием развлеку недлинной историйкой любви.
      Как-то вечером, а поточнее — два месяца и восемь суток назад, мы с Егором расписывались. В ЗАГСЕ, прикидываете, не на подиуме, не в ставшей уже родной фотостудии и не в примерочной, вот чудаки. При параде, с обменом кольцами, под «Горько-о, горько-о!» приглашенных разделить с нами событие гостей и родственников.
      Естественно, свидетелем Егора был Иван Павлович, они с фотографом закадычные друзья с армии. А моим свидетелем был Артем, муж Захарки. С Артемом Алеша и приволокся на свадьбу позырить. Зырил, зырил, скромно стоял в сторонке, обгрызая с ноготков лак, и вдруг малыша унюхали. Дальше — круче, после ЗАГСа мы всей толпой поехали в ресторан вкусно жрать, бухать и плясать викинговые свадебные дикие танцы, и я на каком-то этапе празднования кинул, якобы через плечо, букет. Догадайтесь с трех попыток, кто его поймал? Лохушки, обломитесь, не правильно — я поймал, пьяный недотепа. Зашвырнул вверх, цветы столкнулись с потолком и шмякнулись мне на голову. Гы-ы-ы. И тогда я, разозлившись на себя за неуклюжесть, запнул букет в толпу танцующих гостей, как мяч, тот полетел-полетел и прицельно врезал Алеше в лоб пучком обмотанных белой шелковой лентой твердых стеблей. Сраженный наповал омежка упал точно в объятия незаметно подкравшегося к нему сзади, жадно трепещущего ноздрями Ивана Павловича. И усе, на свадьбе убыло гостей — уволок модельер Алешу утешать. И забыл вернуть.
      Пропали аж на четверо суток — явление истинной пары спровоцировало у Алеши внеплановую течку, и вылупились обратно с взаимными метками, пузырящимися счастьем.
      Блядь, опять на правом полужопии чья-то рука. Мнет ягодицу через плотную джинсу и суется в карман, горячая, ласковая. От улыбающегося мне смуглокожего, темноволосого, экстравагантно-ярко одетого альфы пахнет яблоком, виски и Алешиной чистой мятой.
      Нет, ногу Ивана Павловича я топтать каблуком не желаю. В прикосновениях этого альфы нет сексуального подтекста.
      Пошатываясь, без суток муж чокается со мной и смеется. Хмельной, сияющий теплым внутренним светом. Они с Алешей ждут ребенка, пол пока неизвестен, срок слишком маленький. Лично я считаю — поторопились с беременностью, но моего ценного викингового мнения никто не спрашивал.
      Миг, и на модельере повис полуголый танцовщик, стройненькая миниатюрная омежья куколка. Альфа не отолкнул красавчика. Тот потянулся жеманным поцелуем, а я брезгливо поморщился. Не переношу шлюх, околачиваются возле моего мужа, повиливая бедрами!
      Мыр-р-р, рука на левой ягодице. Похлопала, щип-щип пальцами, в карман — юрк. Я, расслабленный и умиротворенный, глотнул Егеря из пустеющего стакана и умастил голову на мощное плечо обожаемой истинной пары. Хорошо-то как, в мозгах борщевиково-хвойный туманчик, рука любимого греется в кармане.
      Моя течка примерно через неделю, и чувствительность кожи и сосков уже повысилась, обоняние обострено.
      — Идем танцевать? — хрипловатый низкий голос Егора — музыка.
      Между ягодиц повлажнело. Мыр-р-р, мыр-р-р, мыр-р-р.
      Если Иван Павлович вытащит руку из моего правого кармана, я, елки палки, зеленые едрические моталки, не прочь. А так — буксир на месте держит, не пускает.
      Забрать, что ли, его танцевать с нами? Пожалуй, да. И купить большой стакан Егеря. Я неприлично трезв.
      Откуда-то сбоку выскользнул еще один танцовщик. Блондин, изящная точеная фигурка и обрамленные густыми, длиннющими черными ресницами небесно-голубые глазищи на треть милого личика сердечком. Сразу же прилип ко мне, котенок котенком. Он мощно пах земляникой и похотью.
      — Воин, — с завораживающими придыханиями заворковал глазастик, невесомо ухоженым алым ноготком указательного пальчика царапнув мой закаменевший подбородок. — Идемте потанцуем?
      Этот танцовщик вряд ли зарабатывал на жизнь телом, был слишком хорош и свеж для шлюхи. Подписался развлекать публику на альфишнике, но, очевидно, не вовремя потек, как я когда-то перед премьерой, нахавался подавителя и сейчас подыхал — хотел трахаться. Потрясающе красивый омежечка, звонкий, ароматный, ножки — конфетки, попка что твой орех, упругая и на грех просится, кожа — шелк.
      Был бы я альфой, япона папа… Нет, не верно, был бы я не настолько по уши влюблен в Егора, засадил бы чудочке непременно.
      Осторожно, опасаясь наставить синяков, омега во мне расплел обвившие мой викинговый торс тонкие руки и передал недоуменно заморгавшего прелестника подоспевшему на землянику Глебу.
      — Забирай, — велел бывшему случайному любовнику. — И представляй — ты на летней, залитой солнцем поляне!
      Глеб хищно рыкнул, сцапал протестующе пискнувшего омежку в охапку, и оба словно испарились. Чего хмуритесь-то? Глеб парень холостой, веселый и небедный, запахи у ребят — сочетаемые, лесные, чем черт не шутит?

      Ненавижу альфишники, пусть они стрясаются почаще, и ура сводничеству.