Октябрь: соната первая

Как Октябрь полюбить сумел

Он видел её почти каждый день: по средам, пятницам и субботам; иногда навещал в четверг. Когда начинало рано темнеть и бродить по пустынным улицам спального района становилось небезопасно, тогда он провожал её до самой парадной, но никогда не переступал бетонного порога.

Он любил навещать её ранним утром в понедельник и будить ледяными каплями дождя, громко ударяющими о подоконник, когда она, уставшая оттого, что едва только проснулась, зевала и что-то невнятно бормотала про несправедливый и жестокий мир.

Когда она опаздывала в школу, он всегда поддувал ей в спину нежным октябрьским ветерком с ароматом прохлады, помогая идти. А потом покорно ждал конца занятий, спрятавшись под одиноким кроваво-красным боярышником, перебирая в ладони горсточку мелких ализариновых ягод, и каждая ягодка была его загаданным желанием.

В другие дни — он собирал букеты из листьев. Больше всего ему нравились композиции из чёрной ольхи и рябины.

Он выстилал ей солнечными лучами дорожки от угрюмого красно-кирпичного учебного заведения и до самого порога и раскладывал колючие каштаны вдоль тропинки через парк. Ему казалось, так дорога домой становилась чем-то похожей на небосклон, а плоды — на зарождающиеся звёзды.

Временами, когда девушка грустила, он посылал ей небольшие подарки: жёлуди, орехи; или приносил с собой из далёких лесов насыщенный запах хвои и первого инея.

Она была его лесной королевой, такой юной и искренне невинной, что ему было трудно поверить в её существование. Хотя, казалось бы, его собственное — куда нереалистичнее.

Среди восьми миллиардов людей он сумел найти ту, что была прекраснее всех нимф и греческих богинь Древнего мира, с которыми ему только приходилось встречаться.

От неё всегда пахло имбирём и ванилью, а бездонно-карие глаза светились какой-то необъяснимой теплотой и лаской — они всегда излучали любовь, чистую и светлую, такую далёкую… Она распространялась на всё, кроме него.

И он отступился, впервые за всё своё многотысячелетнее существование, он мечтал разделить с ней жизнь и венок из жёлтых кленовых листьев. Пусть даже она не могла знать о его существовании, он полюбил её.

Полюбил так, как когда-то потерял рассудок от кленового сиропа, как сладкий, тягучий мёд и нежную ваниль. Он ощущал себя пчёлкой, которую лишили самого душистого на поле цветка.