Я исповедуюсь

Глава четвёртая

Тяжело вздохнув, я отбросила ручку в сторону и, закрыв блокнот, подошла к запотевшему окну, откуда открывался вид на дорогу, ведущую в Лондон.

В эту ночь она, окутанная лёгкой дымкой, что придавала ей какой-то загадочный, немного пугающий вид, была совершенно пустынна. Ни одной машины не проехало. Лишь безмолвие и ставшая привычной мне тишина царствовали в столь поздний час.

Ещё несколько минут я наблюдала за этой печальной, но по-своему красивой картиной природы, утопающей в сумерках, после чего, задёрнув шторы, обессиленно упала на кровать, утыкаясь лицом в мягкую подушку.

Ненавистные воспоминания сводили с ума. Непозволительно быстро почувствовав свою почти безграничную силу, они принялись кромсать те самые раны, что были надёжно спрятаны от посторонних глаз в недрах моего подсознания, пытаясь таким образом заставить меня сдаться, признать свой позорный проигрыш и покорно склонить голову, расписавшись в собственной бесхребетности.

И у них хорошо получалось, ибо каждое слово, каждое предложение и каждая исписанная неразборчивым витиеватым почерком страница отдавались глухой болью, что виртуозно изничтожала образ, старательно создаваемый мною на протяжении нескольких лет, вновь превращая меня в маленькую беззащитную девочку, однажды потерявшую веру в людей, отгородившуюся ото всех неприступными стенами, запредельно рано научившуюся скрывать истинные чувства под маской холодного безразличия. Девочку, чьему детству суждено было превратиться в Ад на Земле.

– От себя не убежишь, Ремо, – сзади послышался тоненький детский голосок, так хорошо мне знакомый. Он был полон презрения и злорадства. - Прошлое, несмотря на твои отчаянные попытки подавить его, всегда будет рядом. Вспомни слова отца, прими это и научись жить с ним в гармонии или без промедления отдай свою израненную душу на растерзание!

По коже пробежали мурашки. Тело покрылось липким холодным потом, а руки задрожали.

Я испуганно обернулась, но, ожидаемо, никого не увидела.

Глубокий вдох, а затем выдох.

Дыхание перехватывает, но спустя пару минут мне удаётся собраться с силами и восстановить его.

Помню, когда-то давно, просыпаясь посреди ночи от очередного кошмара, я, громко при этом плача, бежала в комнату отца, будила его и, жутко тараторя, периодически заикаясь, пыталась объяснить, что же всё-таки произошло.

– Иди ко мне, котёнок, – только и говорил он, усаживая меня к себе на колени. Пустые слова тут были ни к чему. Отец умел прекрасно понимать меня и без них. - Ну чего ты разревелась, а? Всё ведь хорошо! Папа здесь, с тобой. Никто не причинит тебе вреда.

Слушая его грубый, но, вместе с тем, необыкновенно приятный голос, я моментально успокаивалась и, обвив своими маленькими ручками его шею, проваливалась в спокойный сон.

В те минуты казалось, что рядом с отцом я всегда буду в безопасности, что его объятия, полные трепетной нежности, благоговейной любви, обязательно защитят меня от любого врага, любой напасти.

Оттого сейчас желание бесцеремонно ворваться в комнату отца, лечь рядом, уткнувшись лбом в его шею, услышать его голос, шепчущий в самое ухо что-то такое, отчего на моём лице обязательно заиграет улыбка, а напрасные тревоги отойдут на второй план, становилось всё более навязчивым.

Но я не могла. Не могла вот так легко потерять свой единственный шанс на спасение. Не могла отказаться от возможности изменить себя, навсегда расстаться с тем, что постоянно отравляло существование, мешая в полной мере ощутить всю радость земного бытия. Не могла, потому что прекрасно понимала, что второго раза не будет, что лишь от меня зависит конечный результат.

Потому, стиснув зубы, я вновь усаживаюсь за стол. Открываю блокнот. Беру ручку и подношу её к девственно белому листу бумаги.

Снова глубокий вдох.

А теперь выдох.

Кажется, стало легче. Пусть совсем немного, но легче.

Только теперь я понимаю, что действительно готова. Готова отбросить прочь все сомнения и страхи. Готова отключить чувства, что тянут на дно, порождают напрасные сомнения, губят столь сильно необходимую решимость. Готова дать разуму и здравому смыслу пленить себя. Пленить для того, чтобы помочь справиться с этими чудовищными воспоминаниями о детстве - олицетворением самого Дьявола в моих глазах.

Старательно вывожу первую букву - начало нового слова, что, связав с собой ещё несколько, породит впоследствии целое предложение.

Потом закрываю глаза, погружаясь в воспоминания. Возвращаюсь к отправной точке - последствиям развода родителей.

Силюсь вспомнить детали.

Не сразу, но у меня получается.

Склонив голову над блокнотом, начинаю писать, увлечённо играя со словами и их всевозможными комбинациями, желая оживить сухой пересказ тех событий.

Сама не замечаю, как начинаю терять счёт времени.