Я сижу с листком бумаги.
Я держу в руках карандаш.
Обвожу я по контурам маркер.
Он наивный, прекрасный.
Как думал тогда.
Но, рисунок, обрел интерес.
Стал он черным, безжалостным крайне.
Стал наивным и черствым тогда.
Люди ходят, угрюмы и серы.
Стали тучи, предсмертную песнь напевать.
Только тут, соскользнул этот маркер.
И провел этой нитью опять.
Тут не выдержит сердце такова,
Снова скомкался белый листок.
И художник начал снова,
Не смотря и не глядя в ту сторону.
Словно мир
Отражался в нем так же,
Как ты видел тогда в тишине.
…
Не видя, ни грозы, ни ливней,
А так же, тех памятных грез.
Он смотрел и думал как даже,
Он возьмет этот чертов листок.
Маркер снова вводил эти линии.
Черных красок не честь тогда.
Он провел этой тонкую нитью,
Не заметив и не глядя ни на что.
Он терпел эту боль и обиду.
Он держался что есть мочи.
Он хотел закончить пораньше.
Но не смог провести до конца.
Люди жалели художника бедного.
Кто то считал его сумасшедшим.
Кто-то бедным,
А кто- то фокусником гипнотизером,
Что заставит сходить с ума любого.
Но даже, ни кто не подумал.
Что линии проводим опять.
Черным по белому,
Маркером новым.
Что заставить всю жизнь припевать.
Ведь мы линии проводим сами.
Не заметив ни что ни когда.
Ведь художник был прав
Тогда.
