we aren't bulletproof

chapter 3

Острие блестящего окровавленного ножа сверкнуло в лучах первого осеннего солнца, отражая солнечные зайчики на ближайшей кирпичной стене. Темные капли густой крови медленно стекали по наточенному лезвию, бесшумно опадая на серый асфальт.

Чонгук, держась за бок, скрылся за угол между зданиями, жадно хватая ртом воздух, иссякший в легких от быстрого и долгого бега. Ноги подкосились от слабости, и он осел на землю, кинув рюкзак рядом и прижавшись к штукатурке, приятно охлаждающей взмокшую спину. Глотка горела, а сердцебиение участилось в сотни раз, больно ударяя по ребрам. Гук потянулся к рюкзаку и вытащил дрожащими от бессилия пальцами бутылочку с водой. Дикая жажда, охватившая горячее и потное тело, стала медленно рассеиваться с каждым жадным глотком прохладной воды. Чонгук пил быстро, крепко сдавливая пальцами стремительно пустеющую бутылку. Ценнейшая жидкость каплями стекала по подрагивающему от глотков подбородку и шее, капая на серую футболку и оставляя темные разводы.

Утолив жажду, Гук с облегчением откинул голову на стену, прикрывая глаза. Сбившееся дыхание постепенно приходило в норму, а сердцебиение стало возвращаться в свой обычный ритм. Бегать так приходилось довольно часто. Хочешь ты того или нет, но когда за тобой стадо безмозглых ходячих, жаждущих сожрать твою горячую свежую плоть, бежать приходится как можно быстрее, сверкая пятками.

Окончательно придя в себя, Чонгук поднялся с земли и отряхнул джинсы. Накинув рюкзак на плечо и сжав в руке нож, он осторожно выглянул из-за угла, осматривая местность на наличие ходячих тварей. Это был центр какого-то маленького городка. Все здесь замерло, застыло во времени, как и в остальном мире. На земле то и дело встречались чьи-нибудь останки и кровавые пятна. Мусор, много мусора, одиноко гонимого ветром по опустевшим улицам. Разбитые запыленные машины остались стоять у обочин возле магазинчиков и кафе, так и не дождавшись своих хозяев. Впрочем, сами магазинчики и кафе были не в лучшем состоянии: разбитые витрины, разгромленная мебель, слои грязи и мусора, а продукты давно украдены голодными и напуганными людьми.

Чонгук медленно вышел из укрытия и двинулся вдоль стены к ближайшему магазину, попутно заглядывая в окна. Припасы практически кончились, оставалось еще на пару дней от силы, поэтому Гук решил осмотреться в новом неизведанном городке и поискать необходимого.

Осколки стекла громко захрустели под ботинком, отдаваясь эхом на все помещение. Чонгук сощурился и закусил губу, медленно шагая вперед, стараясь ступать как можно тише. В небольшом магазинчике стоял полумрак. Несмотря на солнцепек снаружи, было довольно прохладно и тихо. Гук потянулся рукой к боковому карману рюкзака, вытащив маленький фонарик. Если уж искать, то тщательно, а еще откуда-нибудь может неожиданно выскочить ходячий. Эти твари могли оказаться где угодно: в любом доме, в любом здании и в лесах (особенно в лесах), в которых парнишке приходилось слоняться довольно долгое время. Мертвецы могут затихнуть, но когда почуют человека, сразу же «оживают» и бросаются с противным хрипом, заставая врасплох.

Пыльные полки, как и ожидалось, пустовали. Люди давным-давно все растащили. Каждый поход Гука «по магазинам» был равен успеху на целых ноль с половиной процентов. В основном ему попадались злосчастные батончики, реже — печенье, каким-то чудом еще не просроченное, лужи растаявшего мороженого, которое и съесть-то нельзя, и в единичных случаях — консервированная еда. Именно она и являлась самым ценным в новом мире. Когда Гуку удавалось нарыть консервы, счастью его предела не было. Вот такая она, новая радость падшего мира. Обычно Чон долго рассматривал банку, взвешивал в одной руке, в другой, медленно читал каждую буковку на выцветающей наклейке с каким-то наслаждением, а потом засовывал консерву поглубже в рюкзак — на будущее, на черный день, когда иного выхода, как съесть еду из консервной банки, не останется.

Чонгук медленно обходил магазинчик, светя фонарем во все углы, с надеждой всматриваясь под стеллажи, под которыми лишь крысы бегали. Завидев ослепляющий свет, грызуны с противным писком удирали в разные стороны. Такие же серые, такие же испуганные и голодные, как и сам Чонгук. Какая ирония. Забавно, с чем теперь может сравниться человек, когда-то имевший счастливую жизнь.

Ничего. Совершенно пусто. Во всем помещении не нашлось даже крошки заплесневелой.

— Сука, — бросил Чонгук, разочарованно вздохнув. — Хоть что-то бы оставили. Люди даже сейчас думают лишь о себе, — бормочет он, несильно пнув носком ботинка пустую банку. В принципе, понять их можно было. О ком сейчас заботиться, как не о себе? Просто злость пробирает оттого, что не оставили совсем ничего.

Чонгук выключил фонарь и сел на кафель между стеллажами в дальнем углу магазина. Живот уже бил тревогу, требуя в себя хоть чего-то съестного. Чон вспоминает, что в последний раз ел примерно двенадцать часов назад, а значит, пора снова подкрепиться, затем идти исследовать остальные магазины. Хоть что-то ведь должно найтись. Гук раскрыл рюкзак и посветил фонарем, перебирая вещи свободной рукой в поисках еды.

Внезапно парнишка застыл, уставившись куда-то перед собой. Глаза едва заметно забегали из стороны в сторону, а руки так и замерли внутри рюкзака. Чонгук будто бы решал математическую формулу в уме, напрягая извилины. Через пару секунд остолбенение прошло, и он неожиданно усмехнулся, запустив пятерню в свои волосы, явно вспомнив что-то.

— С днем рождения, Чон Чонгук, — негромко проговорил Гук, кинув взгляд на свое нечеткое искаженное отражение на кафеле. — Ты уже такой большой. Целых девятнадцать лет.

Вспомнил.

Сегодня у Чонгука день рождения.

Порывшись еще, он наконец вытащил из рюкзака металлическую баночку колы и пачку чипсов. Эти продукты тоже входили в разряд «на черный день», как лучшие, и хранились в глубине рюкзака, чтобы не искушать голодного мальчишку.

Решив, что ради дня рождения можно и побаловать себя, Гук уставился на еду в руках с искренним детским восторгом. Наконец-то есть что-то кроме проклятых батончиков. Усевшись поудобнее, Чонгук медленно, с особой осторожностью принялся открывать банку. Из отверстия донеслось характерное шипение, такое приятное уху. Стало еще приятнее, когда газированный напиток оказался во рту. Но все это ничто по сравнению с ощущением хрустящей картошки. Чонгук зажмурился от удовольствия, смакуя божественный вкус на языке, посасывая чипсы, хрустя на весь магазин и быстро проглатывая, запив колой. Когда-то обыденные вещи, пригодные лишь для легкого перекуса или для посиделок за просмотром фильма, были теперь самой настоящей пищей Богов, не меньше. Гук откинулся на стеллаж, вытянув ноги до противоположного. Он с наслаждением хрустел чипсами, физическое состояние и настроение стали заметно улучшаться. Ощущение слабости медленно отступало, обещая вернуться совсем скоро.

Чонгук предался воспоминаниям. Каждый день его рождения был незабываемым и наполненным чем-то особенным. Вокруг всегда были только самые близкие и любимые. Не было года, чтобы этот день прошел без кого-то из них. Старший брат хоть и учился в университете в другом городе, но всегда приезжал несмотря ни на что. Неважно, что родные дарили Гуку. Важно, что они показывали свою любовь через теплоту объятий, через искренние улыбки и не менее искренние пожелания и поддержку. В зависимости от его настроя, каждый день рождения проходил по-разному. В один год Чонгуку захотелось устроить суточный марафон игр на приставке с Югемом и еще парой друзей из школы, в другой год — отправиться в поход в лес с братом и все с тем же младшеньким, без которого не мог пройти ни один год. Чем старше Гук становился, тем безумнее был его день рождения, тем больше друзей появлялось на тусовках, устраиваемых Чоном и Югемом. Ну и больше алкоголя становилось, естественно. Подростки как никак.

Можно долго рассказывать о том, как проходил каждый день рождения Чонгука, как круто и весело бывало, как счастлив он был. Но сейчас он один. Сейчас единственная жалкая радость — съесть чипсы с колой и попытаться выжить. Каждый день существовать, не зная, чего ожидать не только от завтрашнего дня, но даже от сегодняшнего. Гук часто задавал себе вопрос: зачем он еще живет? Для чего? Разве можно ожидать, что в один день весь этот ужас прекратится и жизнь вновь наладится, возвращаясь в привычную колею? Вот только она никогда не наладится больше. Это пустые надежды наивных глупцов.

А Чонгук один. В девятнадцатый день рождения рядом нет мамы, которая погладит по щеке своей нежной ладошкой, тепло улыбнувшись, отец не обнимет крепко, вкладывая всю свою отцовскую любовь, брат не похлопает по плечу с гордой улыбкой на лице, а лучший друг не скажет, что Чон для него — лучший хен из всех.

Погрузившись в воспоминания, Гук не замечает, как опустела банка и пачка из-под чипсов. Не сразу замечает влажные дорожки на щеках, а потом рефлекторно утирает их рукавом толстовки, повязанной на бедрах. Пора двигаться дальше. Теперь такие дни, как день рождения, не значат ничего. Да, могут навевать приятные воспоминания, но от них лишь хуже, больнее от осознания, что этого больше не случится никогда. Правильнее бы отбросить их, засунуть куда подальше, но что тогда останется? Пустая оболочка, состоящая лишь из «сегодня». Боль делает нас живыми. И, наверное, Чонгук часто задумывается об этом.

Собравшись в дальнейший путь, Чонгук достал пистолет, чтобы наверняка. Все-таки надежнее с оружием, способным убить мгновенно, а нож и подвести может: не проломит череп, если не замахнуться как следует. Гук присел на корточки, чтобы туже завязать шнурки, ведь наверняка придется бегать, поэтому стоит лучше укрепить обувь на ноге. Перевязав оба ботинка, Гук замер в полусогнутом положении, устремив взгляд меж стеллажей, стоящих друг к другу довольно близко. В темном отверстии что-то блеснуло. Это произошло быстро, но Чон успел зацепиться взглядом. Без внимательности нынче никак. В руках парнишки вновь оказался фонарик. Он подошел к стеллажам, светя в отверстие. Источником блеска была серебристая дверная ручка.

— И как я не заметил сразу, — прошептал Гук, разглядывая дверь.

Зажав фонарик зубами, парень принялся оттаскивать стеллажи в стороны, открывая проход. Эту дверь скрыли не зря. Наверняка за ней кладовка, забитая припасами. А могло быть и что-то опасное. Но любопытство, как и ожидалось, взяло вверх. Чонгук осторожно прислонился ухом к двери, прислушиваясь к звукам, но внутри была абсолютная тишина, и у парня появилось больше оснований думать, что за дверью может быть что-то ценное. Возможно, люди, хранящие здесь припасы, ушли ненадолго и скоро вернутся, а может, их и нет уже вовсе. Но это было не важно сейчас. Проверить стоило в любом случае, иначе потом Чон будет жалеть.

Чонгук направил пистолет на дверь, держа палец на курке, а второй рукой сжал дверную ручку, медленно открывая. К счастью дверь была не заперта и легко поддалась.

Он не успел сообразить, как оказался прижатым к холодному кафелю, а в ушах звон стоит от жесткого соприкосновения с полом. В затылке пульсирует дикая боль, не позволяющая сосредоточить внимание. На теле чувствуется давление от чужого тела, а руки рефлекторно выставлены вперед в защите. Спустя несколько секунд звездочки перед глазами стали медленно угасать, а до ушей начало доноситься знакомое хрипение.

Прямо перед лицом — ходячий, громко хрипящий и пытающийся вцепиться в кожу, клацая огромными черными зубищами. Чонгук уперся ладонями в грудь твари, не позволяя подобраться ближе. Тело под пальцами холодное и крепкое. Чонгук поджал губы, борясь с рвотным позывом. Вонь гнили полностью уничтожила жалкие остатки свежего воздуха. Мертвец сморщенный весь, лысый, от человеческого лица мало что осталось, губы вовсе отсутствуют, а на шее петля. Так закончилась его человеческая жизнь? Настолько отчаялся, что решил повеситься?

«Лучше бы застрелился, идиот тупой» — мимолетно успевает подумать Чонгук, сопротивляясь ходячему.

Вспомнив про пистолет, Чон начал быстро оглядываться вокруг себя в поисках оружия. Мерзкие хрипы все не прекращались, лишь сильнее стали, отвлекая и не давая сосредоточиться. Чонгук сжал пальцами рубашку ходячего и ударил ногой в живот, столкнув его с себя. Парень попытался встать, но голова кружилась от падения, а в глазах снова засверкали звездочки, не позволяя ровно стоять. Он рухнул на землю и пополз к рюкзаку, лежащему в паре метров от него. По закону подлости в этот раз Гук положил чертов нож в карман рюкзака и теперь мысленно проклинал себя. А сзади непрекращающееся хрипение. Чонгук жадно хватал воздух, продвигаясь локтями по кафелю к рюкзаку и помогая коленями, но внезапно движение затруднилось — рука ходячего вцепилась в ботинок, пытаясь утянуть парня на себя. Гук стиснул зубы и дернулся вперед, таща за собой тварь.

— Да отъебись ты! — прорычал Чон, вцепившись в наконец-то достигнутый рюкзак.

«Не укуси, не укуси, не укуси» — вертится в голове Гука, как на заевшей пластинке, пока он пытается достать из бокового кармана ножик. Он с силой дергает ногой, чтобы тварь не могла вгрызться в нее зубами. Грубая подошва ботинка смачно врезается в лицо ходячего, но это мало помогло. Ну или вообще не помогло. Этим существам хоть глаза выколи, хоть руки и ноги отрежь, хоть кишки и сердце вытащи — они все равно будут пытаться сожрать. Но лишь до тех пор, пока не уничтожить мозг.

Чонгук злится. На свою слабость, на чертов пистолет, на чертов нож, на свою невнимательность, на ходячих ублюдков. Наконец нож оказался в руке, но пришла новая беда — со стороны входа в магазин надвигается еще двое ходячих, еле перебирающих ногами.

«Неужели я сдохну в свой день рождения? Забавно получится» — думает Гук, мысленно хмыкая.

Адреналин в крови забушевал, активируя дополнительные силы. Страх и чувство самосохранения наполнили голову, и парень наконец смог выдернуть ногу из хватки. Двое новых тварей стремительно наступали, а висельник все тянулся руками к парню, распластавшись на полу. Чонгук схватился пальцами за стеллаж и медленно поднялся. Головокружение слегка уменьшилось и стоять стало уже легче. Гук быстро оглядел пол. Потерять единственное оружие никак нельзя, а найти новое довольно трудно. К счастью, стоя на ногах, заметить пропажу оказалось проще — ствол лежал почти под стеллажом за валяющимся мертвецом. Чонгук, насколько быстро мог, заковылял к пистолету, ступая прямо по спине ходячего, пытающегося встать. Сил вогнать в башку нож не было — это затормозит парня, и двое других ходячих до него доберутся, пока он будет ковыряться в башке этой твари, а с пистолетом таких проблем не возникнет. Плевать на шум, когда речь идет о жизни.

Но снова все пошло под откос. Нарушенная координация дала о себе знать, и Чонгук споткнулся, вновь развалившись на кафеле, но не теряя ни секунды, он быстро пополз к пистолету. Хрип ходячих сзади все ближе, кровь в висках все громче стучит, а сердце буквально выпрыгивает наружу. Чонгук протянул руку к оружию, касаясь рукоятки средним пальцем и пытаясь подтянуть его к себе, но вопреки всему, как по закону жанра, пистолет ускользнул дальше под стеллаж. Теперь Чонгук готов сам себя разорвать на куски. Злости уже нет предела. Из горла вырвался дикий рык, а на щиколотке снова ощущение чужих пальцев. Все не должно закончиться так, черт побери. Сдохнуть вот так просто и нелепо? Покинуть этот мир так быстро?

Не сегодня.

Чонгук толкнулся вперед, наконец сумев дотянуться до рукоятки пистолета. Он резко развернулся и присел, опираясь спиной о стеллаж. Сняв ствол с предохранителя, Чон начал палить по надвигающимся мертвецам. Пули влетают в их плечи, грудь, руки. Они попадают куда угодно, но только не в голову. Чонгук не был самым худшим стрелком, на самом деле. Времени набраться опыта было много, но сейчас, когда дыхание никак не придет в норму, рука дрожит, а в затылке пульсирует боль, сосредоточиться довольно проблематично. Мертвецы никак не реагируют на стрельбу. Они практически в двух шагах от Чонгука, а он молится, чтобы патроны не кончились, пока он не продырявит их гнилые черепушки. Инстинктивно двигаясь в сторону, подальше от опасности, Чонгук продолжает стрелять, пытаясь совладать с накатившим страхом, но мертвецы уже близко. И Гук снова задумывается о глупом и бессмысленном конце, невольно представляя себя таким же, как и они: пустой взгляд белых безжизненных глаз, сморщенная темно-серая кожа и зубы в крови, а меж них застрявшие кусочки чьей-нибудь плоти.

Еще одна пуля врезается в подбородок самой ближайшей твари, а дальше лишь пустые щелчки пистолета.

Нет, нет, нет.

Чонгук в надежде нажимает на курок, хотя и сам прекрасно понимает, что патронов больше нет. Сбежал бы, да только сам себя в угол из стеллажей загнал. Все как в ебаном ужастике. И Чонгук снова злится. За пять минут ступил столько раз, оборвав своими же кривыми руками свою же, мать его, жизнь. Чемпион, ничего не скажешь.

Окончательно утонув в пучине страха, Чонгук швырнул бесполезный пистолет в лицо ходячему, от чего тот мешком рухнул на землю. Но не успевает парнишка подумать о том, что произошло, как оба оставшихся ходячих рухнули следом один за другим. И все, что слышит Чонгук — звук стали, выходящей из башки мертвеца. Страх мгновенно отошел на десятый план, уступая место полнейшему удивлению.

Перед ним — парень с длинной окровавленной катаной в руке. Свет, исходящий из проклятой кладовки, осветил его, позволяя рассмотреть полностью. Первое, что бросается в глаза Гука — огненно-красные волосы, а на лбу повязка темно-синяя с разными маленькими белыми узорами. Незнакомец стройный и подтянутый. На нем серая джинсовка, бывшая когда-то белой, под ней видна черная футболка с каким-то принтом, а ноги обтянуты черными джинсами с дырявыми коленками.

На смугловатом лице безмятежность и даже немного равнодушие. Он кидает нечитаемый взгляд на остолбеневшего Чонгука, потом резко взмахивает катаной, стряхнув с нее кровь, брызнувшую ровной дорожкой на грязный кафель.

— С-спасиб... — мямлит Чонгук онемевшим языком, все еще не соображая, что сейчас произошло, и смотрит не моргая на незнакомца, то ли в шоке от того, что его только что спасли, то ли от того, что живых людей давно не видел.

Таинственный незнакомец вновь кидает взгляд на Гука и шагает прочь, бросив низким холодным голосом:

— Адьос.

Он исчезает так же быстро, как и появился, оставляя офигевшего Гука, в шоке уставившегося на место, где только что стоял парень.