Влюблённая в Чон Чонгука?!

Глава 11

Ты не замечаешь, как мальчишка, что бережно и любя отдавал тепло твоей руке, исчез, снова давая власть над хрупким телом проморзглой сырости. Ты в абстракции, из которой тебя вырывают короткие шорохи, стуки и тихий скулеж, что кажется заходится на улице, а где—то рядом.

— Я бы отдала всё, что у меня есть, — отвечаешь немного погодя, все еще сверля стенку глупым взглядом.

— Пойдешь со мной? — пристально смотрит Чон на ведьму, держа в руках ключи от клетки.

— А смысл? — оборачиваешься наконец, являя опухшее, но не менее милое лицо, — хочешь поглумиться и показать где зарыты или беспризорно выброшены ее кости?

Чонгук ухмыляется, что кажется на первый взгляд жестоким, но у него своя правда.

— Я отведу тебя в конюшню, ты не пожалеешь, всё равно терять нечего, а так будет шанс добраться до моего сердца, которое ты жаждешь 18 лет.

Он отворяет дверь и протягивает тебе черный плащ с капюшоном.

— Оно мне больше не нужно, — поднимаешься на ноги, кое-как шатаясь выходишь из темницы и принимаешь плащ, который тут же впитывает алые капли крови. Ты слаба, рядом с этим парнем так вообще еле ногами перебираешь, позволяя коснуться себя, позволяя обхватить талию и помочь передвигаться.

Чон надвигает капюшон на твоё лицо, чтобы уж точно никто не заподозрил, оглядывает выход и выводит тебя наружу. На взгляды охранников, что редко рассредоточены по деревне, говорит, что его сестра перебрала с алкоголем и, спустя минут семь, входите в конюшню. Длинное помещение встречает терпким запахом и темнотой и вы идете почти до конца, где стойло черного коня, которому ведьма дала имя.

— Держись, — Чон кладет твои руки себе на плечи, чтобы освободить свои и тянет тяжёлую щеколду, отворяя дверь в стойло Ханя. Конь фырчит, видя ведьму, льнет черной мордой.

— Пусти, дружок, — Чон похлопывает его по бокам и конь отходит, открывая вид на всё стойло. В углу на подстилках, лежит белая волчица, свернувшись калачиком.

Ты подсознательно льнешь к теплу жаркого тела напротив, опираешься на широкие плечи и, когда тот открывает щеколду в стойло, прижав его еще ближе к себе, утыкаешься носом в шею, тяжело дыша.

Тебе больно, начиная от ран на теле, ноющей спины, до сердца, что гулко воет внутри, но парень не делает больно, он лишь бережно помогает опустится на колени и только тогда, когда твоё лицо отлипает от вкусно пахнущей шеи и взгляд фокусируется на белой шерстке все еще тяжело дышащей волчицы, ты начинаешь плакать. Снова. Сидя на коленях, отталкиваешься от брюнета, падаешь, но все равно ползешь, зарываясь кровавыми пальцами в белую шерсть, позволяя Ночу лениво облизывать соленые щеки, — моя девочка, — ты жмешься калачиком, — прости меня, прости...

— Она ещё слаба, но раны затянулись, — Чон присаживается на корточки рядом с волчицей и ее хозяйкой, — я обещал отцу, что больше не сбегу, пока не стану совершеннолетним, взамен лишь попросил не убивать пойманную охотниками волчицу, ее раны были глубокими, боялся, что не выживет, но она сильная, идёт на поправку. Я вновь дал слабину и начал привязываться к животным.

Только Чонгук умалчивает, что последние две недели ночевал в конюшне, на этой же подстилке, рядом с волчицей, мало ел и спал через раз, наблюдая за состоянием Ночу.