День едва занимался, холодный и серый, - очень холодный и серый, когда путник свернул с дороги, проложенной по холодному Юкону, и стал подыматься на высокий берег, где глухая, еле заметная тропинка тропинка вела на восток сквозь густой ельник. Подъем был крутой, и, взобравшись наверх, он остановился перевести дух, а чтобы скрыть от самого себя эту слабость, деловито посмотрел на часы. Стрелки показывали девять. Солнца не было, ни намёка на солнце, хотя в небе - ни облачка. День был ясный, и оттого всё кругом казалось подёрнутым неуловимой дымкой, словно прозрачная мгла затемнила дневной свет. Но путника это не тревожило. Он привык к отсутствию солнца. Оно давно уже не показывалось, и путник знал, что пройдёт ещё несколько дней, прежде чем лучезарный диск на своём пути к югу мелькнёт над горизонтом и мгновенно скроется из глаз.
Путник глянул через плечо в ту сторону, откуда пришёл. Юкон, шириной с милю, лежал под трёхфутовым слоем льда. А надо льдом стлалась такая же толстая пелена снега. Девственно белый покров ложился волнистыми складками поверх нагромождённых льдин. К югу и к северу, насколько хватало глаз, была сплошная белизна; только очень тонкая тёмная линия, обежав вокруг заросшего ельником острова, извиваясь, уходила на юг и, так же извиваясь, уходила на север, где исчезала за другим, поросшим ельником, островом. Эта тёмная линия была дорога - главная дорога, которая тянулась к югу на пятьсот миль, до Дайи и Чилкутского перевала, и дальше, до берега моря; и тянулась к северу на семьсот миль, до Доусона, и дальше, до Нулато, и, наконец, до Сент-Майкела на Беренговом море, за тысячу пятьсот миль отсюда.
Но всё это - таинственная, уходящая в бесконечную даль дорога, чистое небо без солнца, трескучий мороз, необычайный и зловещий колорит пейзажа - не пугало путника. Не потому, что он к этому привык. Он был новичком в этой стране и проводил здесь первую зиму. Просто он, на свою беду, не обладал воображением. Он зорко видел и быстро схватывал явления жизни, но только явления, а не их внутренний смысл. Пятьдесят градусов ниже нуля по Реомюру означало восемьдесят с лишним градусов мороза по Фаренгейту. Такой факт говорил ему, что в дороге будет очень холодно и трудно, и больше ничего. Он не задумывался ни над своей уязвимостью, как существа, подверженного действию температур, ни над уязвимостью человека вообще, способного жить только в узких температурных границах, и не пускался в догадки о возможном бессмертии или о месте человека во вселенной. Пятьдесят градусов ниже нуля предвещали жестокий холод, от которого нужно оградиться рукавицами, наушниками, тёплыми мокассинами и толстыми носками. Пятьдесят градусов ниже нуля были для него просто пятьдесят градусов ниже нуля. Мысль о том, что за этим фактом скрывается нечто большее, никогда не приходила ему в голову.
