Ливень. Дождь образует сплошную стену из ледяных капель, которые, соприкасаясь с пылающей кожей, казалось, прожигают её насквозь. В ушах до сих пор набатом звучат его последние слова, а из груди вырываются хрипы, больше похожие на предсмертную агонию.
Я оказываюсь в каком-то переулке и, наткнувшись спиной на что-то, сползаю вниз по кирпичной стене, пачкая уже и без того безнадёжно испорченную одежду. Меня мутит. Сердце стучит с такой силой, что мне чудится, будто оно вот вот разорвёт мою грудную клетку и шмякнется на грязный асфальт, весь сплошь залитый осенними лужами.
«Там ему и место» — нашептывает усмехающийся голос внутри черепной коробки. — «Разве не то же с твоим сердцем пару минут назад проделал он»?
Слезы уже давно смешались с водой, и теперь я даже не совсем понимаю, действительно ли плачу. Я изо всех сил обхватываю себя руками и стараюсь не дышать. Тише, глупое, тише. мне безумно хочется кричать, но в клетке, между ребер, закончился последний кислород. Во рту появляется до судорог знакомый привкус металла и я, силясь сдержать рвотный рефлекс, сплевываю на землю. Бессмысленно таращусь на кровавый сгусток на выщербленом асфальте. Когда я в последний раз принимала таблетки. По-моему, это было утром. А уже ночь.
«Мама будет недовольна», — проносится в голове. «И Яра. И Адиль. А что Адиль»?
Постепенно эмоции уходят, и я начинаю ощущать холод. С трудом выпрямляюсь и на подгибающихся ногах бреду вдоль стены. Оказавшись около входной двери в подъезд, сажусь прямо на ступеньки крыльца и, сунув руку в карман джинсов, достаю телефон. Замёрзшим и потерявшим всякую чувствительность пальцем тыкаю в загоревшийся экран, пока не нахожу нужный мне контакт. С фотографии на меня смотрит улыбающаяся Яра, её волосы насыщенного морковного цвета падают на симпатичное личико непослушными прядями. Мимолётом смотрю на время — 23:26. Подруга, скорее всего, уже спит, в последнее время ей приходится работать в два раза больше и она сильно устаёт.
Долгие гудки в трубке, от волнения и холода я начинаю даже считать про себя. Раз, два, три, четыре, шесть, восемь... на секунду приходит паническая мысль — а вдруг она не поднимет? Здесь у меня больше никого нет, но вот гудки прерываются и на той стороне трубки раздаётся охрипший со сна, но все-таки такой родной подругин голос:
