Все круги ада. Освобождение

Глава 8. Часть 3

     С тех пор прошло много времени. Граф действительно остался жив, но сознание этого вряд ли доставляло ему удовольствие. Он часто срывался, долго бунтовал, но теперь это не имело смысла. Сеид ввел в свое изобретение некоторые коррективы. Раб уже не мог ни украсть кестека, ни покончить с собой, сколько бы ни менялся его хозяин. Кестек был не только управляющим, но и особенным записывающим устройством, имевшим как бы два уровня памяти: верхний, временный, и глубинный, с помощью которого программировались основные функции, использовавшиеся постоянно и не зависящие от смены владельца или изменения приказов. Именно туда, на этот уровень, и были внесены страх перед воздействием кестека, запрет на агрессию против хозяина, невыполнение приказа, непослушание и прочее. А это значило, что информацию глубинного уровня нельзя отменить, даже если владельцем кестека станет сам раб. Сюда же Сеид записал и запрет самоубийства.

После долгих напрасных попыток освободиться Граф, наконец, научился служить хозяину, его уже не приходилось ломать с помощью кестека из-за любой мелочи, и он стал даже учеником и ближайшим помощником турка. Ему были вверены почти все тайны, он ориентировался в лаборатории не многим хуже господина, был постоянным ассистентом в его экспериментах и не менее постоянным объектом этих экспериментов. О том, как хозяин выделял его, говорило хотя бы то, что Граф был единственным из подданных мужского рода маленького царства Сеида-аги, которого он не сделал немым евнухом. Но турок знал, что этот слуга просто выжидает, ждет удобного случая, когда ему все же удастся вырваться, а может быть, и убить ненавистного господина.

Но, несмотря на это, Граф был гордостью Сеида, венцом его творения, и относился он к нему далеко не так, как ко всем остальным своим рабам. Ага видел в нем равного себе, равного, которого необходимо сломать, укротить. Гордость и упрямство Графа не знали себе равных,поэтому укрощать было что. Как часто он с восхищением смотрел на беснующегося,скрипящего зубами от бессильной ненависти раба, этого дикого животного на цепи,как часто ему самому нравилось вызывать эти порывы, чувствуя необъяснимое удовлетворение от того, что в его руках находится подобный огонь. Вот так и получалось, что самый бесправный из его рабов получал необыкновенно широкие права. Граф не был немым, и он говорил такие вещи, которые произнести при Сеиде не осмелился бы никто из его окружения, и он же посвящался во все идеи и мысли,знать которые не удостаивался никто другой. На какое-то время он стал объектом всех стремлений и помыслов своего хозяина. Целыми днями Сеид мог находиться в его обществе, раздражаясь, ругаясь, наказывая его, работая с ним в лаборатории или беседуя с ним о самых сокровенных вещах, и никогда это общество ему не надоедало. По сути, он был единственным, с кем Сеид мог делиться содержанием и результатами своих исследований за много лет. Их взаимоотношения складывались беспримерно сложно. Вот они полдня сидят в беседке и вполне спокойно разговаривают, а вот Граф говорит невероятные дерзости, и Сеид только смеется в ответ на них. На следующий день из-за какой-то мелочи, ничего не значащей ни для одного, ни для другого, Графа отправляют в подвал, ставят на колени, отдают приказание, которое выполнить невозможно, с тем, чтобы кестек расправлялся с ним. Раб не скрывал, что ненавидит своего господина и при первой же возможности убьет его и сбежит. Но его беспомощная, беззащитная ненависть только развлекала Сеида, заставляла его намеренно пробуждать вспышки бешенства невольника, чтобы потом, унижая, принудить его признать, что он раб и ничего не может с этим сделать. Что он больше, чем просто раб.