Ad Dracones

Глава 2. Столкновение - Ütközés

Кемисэ

Мост кажется тонким, будто нитка, но на самом деле по нему свободно проезжает повозка. Встречающие нас на дальнем конце люди выглядят удивлёнными — похоже, не ожидали увидеть столько народу разом, ведь обычно им доводится иметь дело лишь с несколькими из нас. Впрочем, трудно судить об их чувствах из-за этих бород, закрывающих пол-лица. Вглядываясь в них, я впервые ощущаю в груди толчок неуверенности, словно на шатких мостках — на что я иду? Можно ли доверять этим существам, которые будто умышленно прячутся за этой косматой завесой? Рука помимо воли касается подбородка, но я тотчас её отдёргиваю. Я не такой, как они. Между нами нет ничего общего, кроме крови, которая течёт глубоко под кожей.

Я жду в стороне, покуда менщики — моя молочная сестра Цатэ Нэу и представитель другого семейства, Чиагэ Вару — излагают людям суть дела. Своего предводителя, обладателя чёрной бороды, они именуют Вереком — видимо, с ним мне и предстоит иметь дело. Какая же тёмная у них кожа, и бугристая — будто обугленный пергамент. А ведь, насколько я могу судить, ни один из них ещё не стар.

Смирив дрожь, я выхожу вперёд, когда приходит мой черёд. Путь будет долгим.


***

Стоит мне покинуть пределы Твердыни, как я ощущаю странное облегчение: открывшиеся глазу просторы заставляют позабыть об опасностях и затаившейся в будущем неопределённости. Для людей, похоже, этот пейзаж привычен: они не удостаивают его ни единым взором, погрузившись в разговор, предводитель же не спускает с меня глаз — кажется, опасается, как бы я не свалился с мула, заглядевшись на бесконечные волны золотой и рдяной листвы, омывающие подножия гор. Глядя на них, я перестаю жалеть о том, что никогда не увижу моря: оно не может быть прекраснее.

На привале Верек пробует заговорить со мной, видимо, блюдя свои представления об услужливости, но, получив пару отрывистых ответов, наконец отправился восвояси к своим погонщикам. Глядя на людей, я пытаюсь представить себе, какими их видел мой отец. Это позволяет мне не терять бдительности, какими бы предупредительными и любезными они ни казались. Интересно, знает ли мой провожатый, как именуют у нас его и его родню — «ручные люди»? Впрочем, теперь соотношение сил поменялось, и я в их власти. Случись со мной что, узнает ли кто-нибудь об этом? Разве что Рэу. Да и то вряд ли — у него есть родные дети, чтобы видеть сны о них.


***

Ирчи

Обычно моё появление большого шума не делает — на обед я уже, вестимо, опоздал, однако надеялся, что пару кусков чего-нибудь перехватить удастся. Но едва я успел зайти во двор, как на меня налетела Мита, сестра Феньо. Она хорошенькая, под стать брату — всё те же темно-русые волосы и карие глаза, но совсем ещё мала — меня на четыре года младше.

— Ступай скорее, Ньо тебя обыскался! — прошипела она, вцепившись в мой рукав.

— А чего ради меня искать? — поразился я: за всё время нашего знакомства повода не возникало.

— Вот уж не знаю, но они тебя дожидаются, — бросила она, когда мы уже взбегали на крыльцо. Я только и успел спросить:

— Кто они-то? — но Мита уже крикнула в сени на валашском наречии [1] — дома мы им не пользуемся за ненадобностью, а на улице — частенько: при пестроте здешних жителей он давно уже сделался тем самым языком общения, на котором худо-бедно можно объясниться с любым.

— Пожаловал наконец!

— Явился — не запылился, — буркнул Феньо, затаскивая меня в горницу, где за парадно выдвинутым столом уже сидел хозяин Анте [2] — его отец, Верек [3] — старший брат и ещё кто-то в тёмном плаще — я решил, что это Алма [4], хозяйка. Судя по тому, сколько опустевших мисок и плошек стояло на столе, поджидали они меня и впрямь долго — вот только понимания происходящего это не прибавило мне ни на грош.

Я, как водится, поклонился хозяину от порога и проследовал было за Феньо, который уже успел усесться за стол, но Верек остановил меня и жестом указал на место рядом с собой и хозяйкой — вот только это оказалась не она. Едва я отвесил поклон и в её сторону и поднял глаза, как невольно отшатнулся — хорошо ещё ничего не вырвалось, могли бы, право слово, и предупредить.

С мертвенно-бледного лица на меня воззрились тёмно-серые глаза незнакомца, и выражение их было не особенно дружелюбным — хотя при том, как уставился на него я сам, это вполне можно было понять. Хозяин обратился к гостю на неведомом наречии — звучном и каком-то перекатывающемся, а Верек украдкой дёрнул меня за рукав — что, мол, встал столбом. Я наконец сел и принялся украдкой разглядывать незнакомца, чтобы не казалось, будто я на него пялюсь.

Больше всего в его внешности поражало некое глубинное соответствие, будто весь он нарисован на белой стене одной-единственной краской — синевато-серой: под стать глазам были и волосы, свисающие из-под накинутого на голову капюшона, в этот же цвет выкрашена и одежда, и даже на коже, казалось, просматривался всё тот же оттенок, только разбавленный почти до полной бесцветности. Было во всём этом что-то нечеловеческое, хоть и трудно уловимое — казалось бы, ничего особенного: мне и прежде доводилось видеть столь же бледную кожу, похожий цвет глаз и волос, той же формы нос с лёгкой горбинкой, чуть оттянутые уголки глаз, узкие бескровные губы. Но, опять же, то ли рисовальщик был неопытным, то ли намеренно внёс тревожащее несоответствие — и в это мне поверилось бы скорее, учитывая странную гармонию получившегося образа, которую ещё более подчёркивала единственная яркая деталь — золотистая лента, пересекающая пробор на темени, чтобы вновь укрыться в тонких косичках по обе стороны лица.

Ещё больше необычного облика меня озадачило то, что он сидел у самого бока круглой печки в тёплой на вид одежде, да ещё в плаще, при том, что в комнате было так натоплено, что я уже успел вспотеть, а ведь находился здесь всего ничего — на его месте я бы не иначе как расплавился. Хозяева, одетые куда легче, раскраснелись будь здоров — хоть в этом, возможно, повинны были опустошённые чарки.

Пока я был занят этими наблюдениями, он отнюдь не хранил молчание: сверкающий недовольством взгляд обращался то на хозяина, то на меня — разумеется, я при этом тотчас опускал глаза долу — и с губ то и дело срывались отрывистые реплики, странно звучащие на этом певучем языке. Хозяин, в свою очередь, старательно его увещевал, причём, судя по тому, что пару раз прозвучало моё имя, речь шла обо мне. Когда мне стало настолько невмоготу быть единственным непосвящённым за этим столом, что я хотел было шёпотом расспросить Верека, сосредоточенный взгляд которого был устремлён на гостя, хозяин внезапно перешёл на валашский:

— Ирчи, наш досточтимый гость — Нерацу Кемисэ [5] из народа Твердыни. — Меня ему, судя по недоступному мне разговору, уже представили, потому я просто поклонился:

— Большая честь для меня, господин Нерацу. — Он никак на это не отозвался — по всему видать, для него честь была так себе; я же отчаянно понадеялся, что не ошибся с его именем.

Смерив меня взглядом, в котором явственно читалось: «Ну разумеется, дуралей!», хозяин продолжил, неторопливо подбирая слова:

— Высокородный господин Нерацу намеревается совершить путешествие в цитадель своего народа в Паннонии, и мы были рады сообщить ему, что располагаем надёжным проводником, хорошо знающим этот путь.

Теперь-то у меня наконец колышки начали складываться в картинку, вот только она не слишком соответствовала моим собственным представлениям, и потому я как можно почтительнее отозвался:

— Для меня это неоценимая честь, господин — слишком большая, чтобы...

— Заткнись, — шикнул на меня Верек на нашем родном языке, и я послушно умолк, хоть, возможно, именно тогда мне и стоило высказаться, потому что в дальнейшем события окончательно вышли из-под моего контроля.

— Высокородный господин Нерацу желает отправиться в путь как можно скорее, поэтому очень удачно, что у тебя уже всё готово.

На сей раз я промолчал, хотя на моём лице, должно быть, отразилось всё, что я по этому поводу думаю — что не для их высокородного гостя цветочек цвёл, если можно так выразиться. Видимо, не желая удручать его моей кислой миной, хозяин вполголоса велел Феньо:

— Ступай, растолкуй всё своему приятелю, — жестом показывая, что мы оба можем выметаться из-за стола. Мне, к слову, так и не перепало ни крошки — но чтоб это хоть кого-нибудь заботило.

Феньо повёл меня прямиком на крыльцо — в лицо пахнуло долгожданной прохладой — а оттуда — на сеновал. Там я наконец дал волю своим чувствам:

— Слушай, Ньо, не знаю, что вы там затеяли, но я своих планов менять не собираюсь. Ищите для своего высокородного господина кого-нибудь другого.

— Это не обсуждается, — заявил Феньо с непривычной для него твёрдостью. — Тебя под крышу пустили — пустили, со стола нашего жрал — ещё как, так что теперь послушай, что тебе скажут.

— Вот уж не думал, что попаду в кабалу из-за добытого тяжким трудом куска хлеба — которым меня ещё и попрекают! — не выдержал я.

— Да уймись ты, — устало бросил Феньо. — Ты что, не понял, какая тебе удача привалила? Ты как собирался свалить, так и проваливай, просто прихватишь с собой и нашего твердынца. Он с оплатой не поскупится, так что можешь потом в своём серебре хоть утопиться.

— Так ведь эта Цитадель черт знает где — в другом конце Паннонии, — продолжал сомневаться я, хоть чаша весов уже склонилась под весом этого необоримого аргумента.

— Ты ж всё равно собирался всю зиму там проболтаться, — мрачно заключил Феньо. — А вот мне это и правда не с руки.

— Тебе-то какая разница? — воззрился на него я: мне казалось, он уже вполне смирился с моим долгим отсутствием — да и прежде не возражал, разве что рожи корчил.

— А вот такая, — проворчал он. — Это тебе всё одно заняться нечем, а у меня тут дел невпроворот.

Я хотел было высказаться по поводу его «кучи дел», но тут до меня дошло, к чему он клонит.

— Ты что, со мной собрался? Это уж точно лишнее, — брякнул я: при всём моём хорошем отношении к Ньо, попутчик из него аховый по целому ряду причин.

— Собрался глазки матроне строить, — понимающе хмыкнул Феньо. — Видел я, как ты на неё таращился. Но ты же не думал, что такому балбесу, как ты, единолично доверят подобную миссию? — При этих словах Феньо даже приосанился, но тотчас вынужден был признать:

— Вообще-то, отец отправил Верека, ну и меня заодно ему в помощь — чтобы, вроде как, набирался опыта, — признал он со вздохом, в котором читалось: «и не болтался всю зиму за материной юбкой, как обычно».

— Час от часу не легче, — для порядка посетовал я, хотя, по правде, это известие меня скорее порадовало: хоть Верек своей суровостью вызывал у меня лёгкую оторопь, зато и Феньо при нём ходил по струнке. К тому же парень он надёжный, да и сильный, так что в случае чего толку от него больше, чем от нас с Ньо вместе взятых.

— Ну а без меня тут, вестимо, никто скучать не будет, так что отослали почитай что на полгода с лёгким сердцем, — продолжал сокрушаться Феньо.

— Зато зиму коротать одному не придётся, — пожал я плечами. — Это ж мне с тобой возиться, а не тебе...

— Это как посмотреть, — ожёг он меня оскорблённым взглядом. — По уму, так Вереку одному и следовало с вами тащиться, это ведь он наградил нас подобным счастьем: отправился на обычный обмен, а вернулся с этим путешественником... Я отцу предлагал: пошли лучше Митку, она будет вне себя от радости, а он мне на это — соображаешь хоть, что говоришь? А что, если она почитай что будет со своей семьёй — не будешь же твердынца принимать в расчёт...

Я хотел было ответить, что до предгорий с нами будет ещё целый караван, но ощутил, что голова прямо-таки гудит от всей этой сумятицы — подумать только, а ведь ещё сегодня утром я думал, что мне предстоит отменно скучная зима...


Кемисэ

В людских поселениях я ощущаю себя как в ловушке, словно мышь среди хорьков, и мне остаётся лишь радоваться, что на мне громоздится такой ворох одежд, что я будто в коконе. Потому-то я не спешу разоблачаться и в доме, да и, по правде говоря, не хочется упускать шанс как следует обогреться после дороги — хоть погода стоит погожая, целый день в пути даёт о себе знать. И я прежде нередко уходил скитаться по окрестным взгорьям, но всё-таки в более тёплую пору.

Еда оказалась вполне сносной, а питье — даже чрезмерным: отпив пару глотков вина, я с изумлением, смешанным с ужасом, наблюдал, как люди поглощают чашу за чашей — словно быки на водопое. Отец семейства всё пытался завести со мной беседу о моей семье и меновой торговле, но, поскольку я ничего в этом не смыслю, разговор быстро сошёл на нет, сменившись неловким молчанием. Наконец со двора послышался шум, который быстро переместился в дом, после чего младший сын хозяина, имя которого я упустил из вида, вскочил и вернулся с ещё одним человеком.

Я знал, кого мы все поджидаем — проводника, который проведёт меня с сопровождающими через горы, так что его появление не стало неожиданностью. А вот что стало — так это его юность: сущий мальчишка! Прежде моложе меня в этой комнате был лишь второй сын хозяина, но новоприбывший оказался младше даже этого безбородого паренька. Светловолосый, невысокий и настолько щуплый, что я усомнился в том, что физический труд ему под силу — однако, если верить словам хозяина дома, это и есть наш проводник.

Разумеется, мне не понравилось, как он на меня уставился — словно на поганку в человеческий рост, предки свидетели. И всё же, когда первоначальное раздражение прошло, в его любопытстве мне почудилось что-то ребяческое: с таким беззастенчивым интересом и наши дети пялятся на всяческие диковины, прибывшие к нам из чуждого мира. Быть может, на меня будут так же глазеть там, куда я направляюсь, мои дальние сородичи.

Примечания:

Столкновение – венг. Ütközés (Эткёзэйш)

[1] Феньо (Fenyő) – в пер. с венг. «сосна».

[2] Валашский – прарумынский язык. Официальное становление старорумынского произошло около XIV века. Валашский – экзотопоним румынского языка (т.е., так называли его инородцы).

[3] Анте (Anté) – сокращ. от Antal – венг. форма римского имени Antonius.

[4] Верек (Vérek) – вымышленное имя, от венгерского «по крови».

[5] Алма (Alma) – в пер. с венг. «яблоко».

[6] В венгерских именах фамилия всегда идет впереди (как прилагательное или географическая принадлежность).