1.
«Все временно». Если верить этим словам — то есть действительному положению вещей — это означает, что ты конечен. Такова величина любой человеческой жизни. А это значит, что все наши действия (за фактом краткости своего существования) — бессмысленны (во всяком случае: все ваши — пусть даже великие — достижения или, скажем, следы, оставленные на поприще истории — временны). От этих слов веет горькой, — а порою даже — жгучей несправедливостью. Но смирение в данном случае — есть путь к спасению от ненужного нервного срыва.
Но не только человек — все в этом мире конечно, из постоянного есть только бесконечность самого времени и, возможно, существование бытия, оно же — вселенная, оно же — мир (для конкретности уменьшенный до объема одной планеты). А если это так, если все временно, то следует помнить, что и положение вещей (хорошее или плохое) — единица непостоянная. Все приходящее — уходит. «Всегда помните, что в этом мире нет объятий, которые в конце концов не разомкнуться», — писал Бродский. К этому я смею добавить лишь: разве что объятия смерти: они если и не вечны, то во всяком случае — окончательны.
Так как мой труд способен продлить память обо мне — но никак не мою жизнь — я буду стараться над тем, чтобы длина этого отрезка памяти возросла. Поскольку язык и, в частности, литература — как проявление высшей формы словесности, — более древние и долговечные, во всяком случае, продолжительней любой человеческой жизни и любого общественного устройства или социального порядка, полагаю, у меня есть основания на такое суждение. Умрут мои знакомые, умрут люди знавшие меня как голос, речь, но никак не печатное слово, умру, в конце концов, и я, но память обо мне, хочется верить, будет жить. Так как я человек, и так как это лично моя, а не чья-либо иная жизнь — я вправе заполнить пробелы ее такою мечтой. Это все, к чему я стремлюсь, это все, что (на данный момент) имеет для меня значение, прозванное в народе как «смысл жизни».
Подумалось мне: если в трудах своих я всячески указую (во всяком случае стараюсь) на истину и точность, то следует полагать, что и сам «смысл жизни» моей заключается в этих самых истине и точности (но точности не математической, а скорее лексической, словесной и нравственной).
По окончанию данной части эссе — исходя из правил литературы — следовало бы вновь затронуть тему того, что человек конечен. Но возжелая устроить «счастливый финал», нежели эффект трагедии, обращусь к словам, которые прибавили мне уверенности в ощущении счастья, слова, которые читал (уже приводимый мной для примера) Бродский для выпускников Дармута 1989 года. Говоря о дне, именуемом, как «сегодня» и о данном моменте существования в частности, он произнес: «...посмотрите на него в последний раз, пока он еще имеет свои нормальные размеры, пока это еще не фотография. Посмотрите на него со всей нежностью, на которую вы способны, ибо вы смотрите на свое прошлое. Взгляните, так сказать, в лицо лучшему. Ибо я сомневаюсь, что вам когда-нибудь будет лучше, чем здесь».
2.
Продолжая идею того, что человек конечен, а время и мир наш — более долгие, если не сказать вечные, следует полагать, что смертью все не кончается. Приводя человеческую жизнь (в закостенелом ее понимании), возводя человека, прах его, к земле, она (смерть) совершает над конечностью человека, а значит и над им самим — и да простит меня читатель за подобранное слово — милость. Став частью земли, человек становится более продолжительным, избегу этого слова — вечным, равняя свое существование с жизнью самого мироздания. Мысль эта кажется мне спасительной, во всяком случае, я буду уверен, что я, отец мой, или все, кто мне дороги, но кого уже нет или не станет — не уйдут бесследно: из праха рождается земля, из земли — растения, кустики, травка и другие предметы этого мира. Если верить этой идеи, тогда слова, что «смерть — это лишь продолжение пути» — обретают новый смысл.
Слова, не сказанные мною в предыдущей части, по собственной забывчивости или, вероятно, потерянные в объеме наплывающей мысли, этом неконтролируемом потоке, думается мне, здесь будут так же к месту. Обратите свой взор на тысячи и тысячи лет назад и вы поймете, что предмет вашего любования — золотая пылинка в свете луча заходящего августовского солнца, березовый листик, с его тихим шелестом на вечернем пригорке, какая-то малая букашка — есть результат чьей-то жизни.
Обладая долей поэтичности, могу сказать: это, полагаю, и есть та самая «жизнь после смерти», о которой нам говорит религия. Только вид у нее иной — но не считаю от этого ее менее прекрасной.
Раз мы зашли к разговору о религии, не могу не сказать о следующем. В буддизме, веря идеи реинкарнации, говорят, что следующая жизнь твоя будет напрямую зависеть от этой, а если быть точным — зависеть она будет от роковой женщины по имени Карма. Мол, имея плохую карму, проживая неправильно, напрасно, ты можешь переродиться в камень. Но в действительности — ты можешь стать кустиком, цветочком, камушком — пройдя вековое изменение — не зависимо от того, как ты прожил эту жизнь.
Идея того, что смерть побеждает конечность человеческой жизнь, приравнивая ее к вечному, повторюсь, — спасительна. Но это вовсе не означает, что тебе следует стремиться скорее стать частью оного. Обратно. Твое будущее существование будет лишено той эмоциональности, чувственности, ощущения жизни, которое присутствует у тебя сейчас, будет лишь скука вечности, а значит — наслаждайся каждым мгновением своей короткой, но яркой жизни, наполняй ее, прежде чем ты станешь формой мира, ребенком времени.
Август
2019 г.
