ПОДАРОК ДЛЯ БАРАНА

Семёнов проснулся от боли в затёкшей руке. Попытался поменять положение, ничего не вышло. Что-то горячее придавливало ему локоть, упиралось в живот. Горячее, шумно сопящее и живое.

— Баран, отвали, а? — промычал он спросонья и попытался отпихнуть от себя тяжело привалившееся тело. Осознание настигло внезапно, как удар молнии в самое темечко. Семёнов открыл глаза, поморгал, наваждение не проходило. Прямо перед его взором открывался прекрасный вид на затылок с рассыпавшимися по подушке прямыми длинными прядями светлых волос, голое плечо с затейливой кельтской вязью татуировки, убегающей через локоть до запястья, мускулистую спину с горбиками позвонков на узкой пояснице и острый выступ бедра, прикрытый простынёй. На загорелой шее переливался мерцающими стразами кожаный ошейник. Острый блеск фальшивых кристаллов в свете занимающегося дня колол глаза. Под одеялом мгновенно стало очень напряжённо, до ломоты. Семёнов громко и отрывисто засопел, вспомнил всё и зажмурился. В канун Нового года привычная жизнь полетела в тартарары.

***

В последние несколько рабочих дней, остававшихся до праздника, он не успевал ничего. После трёх корпоративов на смежных и партнёрских фирмах, а особенно после стратегически важного попоища на полиграфкомбинате, голова у Семёнова наотрез отказывалась соображать, а надо было. Бухгалтеры клиентов бились в истерике насмерть с его бухгалтерией, требуя акты сверки, копии накладных, договоров и прочую необходимую макулатуру срочно, лучше вчера. Из банков наяривали про новые кредитные линии «только для вас в честь наступающего Нового года» и ненавязчиво напоминали про сроки овердрафтов в связи с возможным грядущим праздничным параличом всех ведомств и отделов. Сотрудники напряжённо и с надеждой в очах ожидали с зарплатой новогодних премий. Многочисленное семёновское семейство — подарков и праздника.

В семье у Семёнова Новый год отмечали с размахом ещё и из-за двух именинников, которых угораздило родиться первого и второго января. Семёнов родился прямо на Новый год, подарком отцу на тридцатилетний юбилей, в чём упрекал родителей вплоть до шестнадцатилетия, когда предки наконец сдались и оставили дачный дом на растерзание приглашённым друзьям и одноклассникам, предварительно вывезя весь имеющийся в наличии алкоголь. Впрочем, тогда всё обошлось без жертв. Дом основательно погромили, только когда Семёнову исполнилось двадцать, и с тех пор именно так он и предпочитал отмечать свой день рождения: в кругу семьи и близких друзей, бурно и широко, по-праздничному разнообразно — с баней, нырянием в снег, катанием на санях и местных собаках и рекой шампанского в пожароопасной обстановке из-за непрерывно шмаляющего после боя курантов фейерверка.