мэри.
i.
она плыла, подобно вёснам,
спадали кудри темные волнáми.
на ней улыбка нежилась так просто,
что он едва ли с чувством помирился.
во сне она ему являлась часто:
раз сто, а может быть, и больше;
он видит пред собою только ее очи
в очах других немого отраженья.
ланит ее фарфоровых румянец...
никто не устоял бы перед ней:
ни самый черствый из черствейших старец, ни самый горделивый иностранец —
она пленила каждого, кто рядом проходил.
судьбы бесповоротное теченье — имя
амадей,
однако грянуло несчастье — измена рока:
возлюбленной своей он имя все еще не знает.
так что же он задумал?
душой влюблённых ведает один лишь бог!
а мы — простые наблюдатели природы,
сыны и дочери — скромны ее приплоды,
готовы с трепетом внимать
истории любви истории земли под стать.
ii.
в залу вошёл, там было тихо:
и моцарт подбежал к клавиатуре строгой всех бед и счастий всех начал.
он заиграл какую-то мелодию,
какую — он не мог ее назвать.
она схватила его пальцы и начала по клавишам стучать.
iii.когда очнулся он, она стояла
в молчании томясь.
он видел ее пальцы, сжимавшие тетрадь,
и плечи, бледно-мягкие, подернутые розовым сияньем молодости розы.
когда он пропустил ее? никто ведь не гулял по темным коридорам,
досуг людей здесь занимался просто —не надо было здесь читать,
чтоб стать в беседе остроумным mercurius hermes.
тогда зачем она, дитя бушующих страстей,
здесь оставалась?
ответ был дан быстрее мимолетного вопроса
в глазах сраженного красою
молодости сильной
музыканта:
iv.
„я вас любила, милый моцарт,
когда вы только родились.
я видела во сне вас просто:
вы не были ни хитрый лис,
ни нежный брат мой,
вы были больше, вы не человек!
ваш образ разгонял в душе застой,
вы были мне и друг, и оберег.
и клятву я дала себе тогда:
пока я не найду ваш образ в плоти,
пускай и пролетят стремительно года...
надеюсь, вы моих речей не против?
так вот.
когда мои parents charmants
решили, что дочери нужна musique,
а не ведомый непонятно с кем роман,
вы вошли,
и вырвался из уст моих невольный крик.
то крик восторга был, возникший
оттого ль, что я вас так давно ждала;
иль оттого ли, что вы, цветенье сердца сохранивший
один во мраке мира страшного, предстали предо мной.
хвала! —
словом одним — тому,
кто встречу нашу сотворил.
вы были мне учителем, но более
вы были мне спасением от боли,
вы были мне усладой соли слез,
вы были мне героем моих грез.
и я, как та принцесса греза,
готова вам в любви клястись.
а если вам смешны мои неврозы,
прошу меня за глупости простить!"
v.
здесь скромный автор умолкает:
моменты счастья тревожить он не смеет.
он может лишь сказать: был счастлив моцарт,
влюбленный в ученицу, которой никогда он
не мог ни взглядом, ни своим касаньем завладеть;
мэри — так звали его музу,
взращенную в весне, как афродита,
она цвела и пела, словно флора, — и пуще прежнего краснели у нее ланиты,
когда встречались вечерами в парке
или в саду. украдкой они держались за руки,
но мыслями они давно уж не владели:
один не мог представить с нею жизнь,
другая не могла представить жизни без него.
vi.
в день тот, который, вспоминая,
клялась забыть измученная горем
воспоминаний мэри,
он не пришел: ни на занятье утром,
ни вечером на час, назначенный заранее.
он испарился, словно бы его и не было.
тогда слегла она в ужасной лихорадке,
и не было покоя ей три дня.
потом спокойно, тихо улеглись ее страданья,
и мэри заплясала вновь, запела,
но все как-то по-новому и словно нехотя...
прошло три года. мэри вышла замуж,
и муж ее, известный в высших общества кругах,
водил ее то в театр, на концерты, —
ну, словом, старательно он к свету приобщал жену свою,
которую все примечали сразу:
ведь не было ни в слове, ни в походке мэри
ни грамма светской львицы горделивой,
жеманства не было и не было корысти,
и каждый уважающий себя мужчина
ее на танец приглашали глазки строил,
но роковое слово адюльтер мэри не знакомо.
не потому, что муж тоску
разлуки в душе ее сковал,
но потому, что было в сердце ее слово,
и слово это было - моцарт.
vii.
и где же мы? опять на вечере,
который устроить любят господа от скуки.
и в вене — жар стоит,
и в вене — холод изо рта,
когда заводят разговор между собой завистливые дамы.
marie стоит одна — супруг ее поодаль:
беседует с каким-то очень важным мужем.
ей скучно.
из звуков какофонии, из платьев шороха
ей слышен голос, голос музыки,
и голос ее юности, ее греха.
свой взор рассеянный, подернутый печалью,
она бросает в угол комнаты и видит:
сидит ее учитель за клавиром,
играющий ту самую, до ужаса печальную
мелодию, что он тогда играл
ей, молодой и глупой,
сознавшейся ему в своей любви.
и пронеслись пред нею все минуты радости,
минуты сладкие, минуты вечности;
потом врезались в память все
секунды страшные, момент разлуки,
что убил в ней чувства...
жизнь пронеслась пред ней вся.
она вздохнула.
ей было ясно — он все помнил,
и это было ей сполна.
и, кинув взор горящий и живой,
последний,
она взяла под руку мужа
равнодушного
и вышла из залы под звуки сердца,
когда-то ей знакомого,
навсегда.
прими эту поэму как начало всех новогодних и рождественских подарков, которые я тебе приготовила. я знаю, кажется, что все кончается печально, но разве истинная любовь бывает когда-нибудь счастливой бесконечно?
мою любовь я увековечиваю скромными произведениями, посвящёнными тебе. надеюсь, ты будешь рада такому подарку: ты ведь давно хотела, чтобы кто-нибудь написал о тебе и моцарте.
с любовью,
- софи.
