Ad Dracones

Глава 6. Вёрёшвар - Vörösvár

Ирчи

К полудню мы уже укрылись за шершавой шкурой крепости Вёрёшвар — стража Подковы. С Анвером мы распрощались прямо за воротами: каравану предстояло проталкиваться сквозь узкие улочки к торгу, нам же — мимо крепости, к постоялому двору.

— Как знать, когда теперь свидимся, — по обычаю вздохнул Анвер.

— Известно, когда — грядущей весной, — осклабился я в ответ.

— Ты так далеко-то не загадывай, — упрекнул меня суеверный купец.

— А что со мной может случиться — разве что на перевале замёрзну, — брякнул я привычную шутку: всякий, кто имел со мной дело, знал, что уж что-что, а это мне не грозит.

***

Крепость примостилась на пригорке, будто хищная птица. Теперь её окна были темны, но я помнил, как в сумерках узкий, словно бойница, проем, светится недобрым красным глазом. Всех мимохожих будто пригибал к земле вид этой громады, и только Нерацу, замешкавшись, задрал голову — наверняка мысленно сравнивал с собственным домом. Я тоже приотстал, зная, как легко непривычному затеряться в здешних улочках, и ищи его потом полдня.

— Там сидит ишпан Тáрхачи, — пояснил я твердынцу, указывая на замок. — Род у него не особенно знатный, но он хороший воин, потому и был поставлен сюда охранять эти ворота. Конечно, Вёрёшвар не так силен, как ваша Твердыня, но тому, кто захочет прорваться на перевал силой, придётся немало повозиться.

Твердынец бросил на меня изумлённый взгляд, словно дивясь, как это я прочёл его помыслы.

Наш путь лежал на постоялый двор, расположенный под городской стеной. Сам я обычно останавливался на другом, ближе к рынку — там и повеселее, и подешевле — но тут тон задавал Верек, который готов был выложить лишнюю монету, лишь бы избежать суеты переполненной гостиницы. Увидев её вывеску — лежащего перед пещерой многоглавого змея — я невольно фыркнул, чем заслужил осуждающий взгляд Верека и удивлённый — твердынца. Я бы с удовольствием пояснил, в чём тут соль, но не сообщать же ему, что в народной молве он сам и его сородичи предстают чем-то вроде этого чудища — тут Верек уж точно недовольными взглядами не ограничится.


***

Запасы, малость поиздержавшиеся по пути до города, требовали пополнения, так что мы с Вереком отправились на местный торг. В душе я надеялся, что Инанна пойдёт с нами, и я буду водить её по рядам, показывая всякие заморские диковины, словно записной завсегдатай, но она выразила желание остаться с господином Вистаном, Эгиром и твердынцем, которого Верек велел стеречь младшему брату.

— Да ладно тебе, — канючил нам вслед Феньо. — Куда он денется, право слово, когда он сам шагу ступить боится!

— Ты слышал, что сказал отец, — отрубил безжалостный Верек.

— Быть в Вёрёшваре — и не посетить торг! — без особой надежды на успех продолжал Феньо. — Можно сказать, я только ради этого с вами и отправился...

— Ещё наболтаешься по всяким торгам и рынкам — тошно будет, — несколько мягче отозвался Верек, но, несмотря на сочувствие в голосе, ясно было, что решения он не изменит.


***

Бродя с Вереком по рядам, я делал вид, будто всецело поглощён закупкой провизии, а сам нет-нет, да и поглядывал по сторонам — не секрет, что я хотел найти что-нибудь в подарок для Инанны. Я-то подумывал о гребне — тут и впрямь попадались совершенно чỳдные, но вот беда — к тем, что были особенно хороши, не стоило и прицениваться: ушла бы половина полученного от господина Вистана вознаграждения, а про запас надо хоть что-нибудь да оставить, пусть теперь, когда Феньо с Вереком тоже собрались зимовать в Паннонии, будущее виделось мне более определённым. Однако вместо гребня мне на глаза попался прилавок с шалями дивных расцветок — по тёмной шерсти вился узор из рыжих, красных, травяно-зелёных ниток. Приотстав от Верека, я принялся прицениваться; торговец оказался на диво сговорчивым, так что вскоре я засовывал пухлый свёрток за пазуху, а всё моё серебро осталось при мне.

Хоть я и старался не светить покупкой перед Вереком, он всё-таки приметил и бросил с ехидцей:

— Для братишки, что ли, гостинец?

— А тебе, что ли, завидно? — буркнул я под нос, предоставив ему самому решать, расслышал он или нет.

Как только мы возвратились в корчму, я тотчас преподнёс подарок Инанне — она приняла подношение сдержаннее, чем мне мечталось, но всё же тотчас накинула шаль на голову, и я убедился, что не ошибся в выборе.


***

Ночью, в отличие от привычных мне постоялых дворов, здесь и впрямь стояла непостижимая тишина — такой можно ожидать разве что в горах, у одинокого костра. Мне даже стало не по себе от этой темноты, напоённой дыханием спящих, так что я решил пройтись. Едва выйдя за порог, я застыл, глядя на то, как высоко над окнами домов, подобно ещё одной зловещей звезде, мерцает красный глаз замка Вёрёш [1]. По стенам виднелось немало огней — одни застыли в сосредоточенном сиянии, другие пребывали в движении, словно неустанно копошащиеся в ночи светлячки, но именно этот красноватый огонёк казался глазом, не сводящим неусыпного взора с перевала. Под его оком столетиями проползали такие вот букашки, как я, и каждую он провожает бдительным зерцалом, а если из отступившего от стен леса покажется враг, тотчас падёт на него хищной птицей.

Сколько глаз приковано к замку Вёрёш даже в такой час? Кто не спит в его пределах, созерцая сонный муравейник торгового города? Я чувствовал, как растворяюсь в этих неведомых взглядах, видя одновременно и перевал, и крепость, и самого себя со стороны. И как всегда, мне сделалось от этого не по себе — прав всё-таки Феньо: сколько ни живи среди подобного скопища народу, а в душе я по-прежнему остаюсь нелюдимым горцем.

Наглядевшись всласть, я развернулся, чтобы идти в дом, но, едва шагнув за порог, чуть не налетел на бледную тень. Будь я девчонкой, как пить дать завизжал бы, ну а будучи тем, кто есть, выпалил:

— Ты что здесь делаешь?

Я несколько мгновений вглядывался в его округлившиеся глаза, прежде чем до меня дошло, что он не мог меня понять.

— Тоже решили подышать свежим воздухом, господин Нерацу? — тщательно выговорил я, про себя усмехаясь над собственными словами: пусть и на окраине, и в прохладе осенней ночи, едва ли воздух города можно назвать свежим, если знаешь, с чем сравнивать. Впрочем, разве ему не приходилось всю жизнь ютиться в сырых смрадных пещерах — тут и городской рынок покажется горным лугом...

Похоже, его самого так поразило внезапное столкновение, что он не сразу заметил, что я перешёл на валашский, но в конце концов кивнул с такой осторожностью, словно сомневался, правильно ли я истолкую этот жест.

— Наверно, лучше бы вам вернуться, пока Верек не поднял крик, решив, что вас похитили, — хмыкнул я, и он — неслыханное дело — улыбнулся! Я-то, по правде говоря, думал, что он не способен на подобные проявления человечности — или не нисходит до них, тут уж как посмотреть. Как бы то ни было, он меня послушал: бросив прощальный взгляд на вознёсшиеся над городом огни, он двинулся следом за мной в комнату, где все, кроме нас двоих, уже спали.


***

На следующий день наша маленькая группа покинула город с другой стороны — после шумного каравана она казалась столь ничтожной и уязвимой, что нашим спутникам, должно быть, становилось от этого не по себе. Впрочем, для меня, привыкшего странствовать в одиночку, в этом не было ничего непривычного, да, пожалуй, и для Верека — ему-то, в отличие от меня, приходилось таскаться в не внушающей уверенности компании с весьма ценными вещами — тут даже я почувствовал бы себя неуютно. Как бы то ни было, решимости у наших спутников не поубавилось: Вистан с пониманием отнёсся к тому, что ему придётся покинуть повозку на крутом подъёме, и куда бодрее ковылял, опираясь на руку Эгира, чем можно было от него ожидать. Что же до твердынца, то он без слов снял с повозки такой же тюк, как Эгир и Инанна, и взвалил на спину — как Верек ни пытался уговорить его оставить тюк в покое, намереваясь перевалить его на Феньо, тот не поддался — как, впрочем, и Инанна на мои собственные увещевания. Но работы нам троим хватало и без поклажи — я тянул мулов вперёд, побуждая их живее перебирать ногами, Верек и Феньо при необходимости подталкивали сзади. Ни единого слова о лишней задержке мне услышать не довелось: похоже, мои излишне торопливые спутники успели оценить, каково тут было бы пробираться в сгущающихся сумерках.

Как ни странно, горы, столь отчётливо видимые в отдалении, теперь словно растворились, утонув в обочинах: буках, осыпающих нас сухой листвой, утоптанной дороге, земля на которой местами истончалась до каменной глыбы, поросших мхом булыжниках — самих круч мы не видели, лишь лес громоздился над головой золотящимся облаком. Я знал, что потребуется ещё целый день пути, чтобы выйти на более открытое пространство — если можно так назвать с трудом протискивающуюся меж боками скал долину. В любом случае, тому, кто странствует в поисках величественных видов, лучше бы воспользоваться иным путём: перевал Подкова служит куда более приземлённым целям, являясь самым коротким и безопасным путём из Эрдея [2] в Паннонию.

Когда дорога наконец выровнялась, мы сделали привал у ручья — обычная остановка для покидающих Вёрёшвар, ибо идущие обратной дорогой тут не задерживаются, ведь им проще дойти до города, спускаясь под гору.

— Отсюда даже видно верхушку башни Вёрёша в хорошую погоду, — блеснул я знаниями, отрываясь от костра. — Если подняться вон туда, на те камни.

По правде говоря, идея была так себе, поскольку обломок скалы порос мхом — того и гляди поскользнёшься — так что Эгир с Вистаном благоразумно туда не полезли; мне же, когда я вызвался поддержать Инанну, Верек заявил:

— Раз уж начал с костром, так закончи.

Хоть я и подозревал в его вмешательстве зловредный умысел, поспорить с ним не мог: кто дал костру жизнь первой искрой, тому и надлежит его разжигать, в противном случае дух огня отомстит за подобное небрежение — а Вереку как купцу портить отношения с подобным соседом вовсе не улыбалось. Так что я остался досадливо пыхтеть над костром, поглядывая на то, как Феньо, взгромоздившись на камень, указывает куда-то Инанне, ненавязчиво поддерживая её за талию — разумеется, вообще не в ту сторону. Уж не знаю, кого собирается делать из младшего сына хозяин Анте, но в странствия его как пить дать пускать не стоит — заплутает, не успев покинуть пределов города.

За ними следом на обломок скалы залез Нерацу — лучше б Феньо его держал, раз уж это входит в его обязанности — но он как ни в чём ни бывало продолжал болтать с Инанной, пока твердынец не обратился к нему, указывая на что-то в отдалении; не похоже, чтобы мой приятель обратил хоть какое-то внимание на его слова, так что, видимо, речь и впрямь шла о какой-то ерунде.


Кемисэ

Лесистый край равнины опоясывает горизонт от края до края, занимая собою весь окоём — глядя на золотисто-бурый ковёр, легко позабыть, что я стою на неровной вершине каменного зубца. Высматривая над кромкой леса очертания замка с той стороны, куда указывал младший брат Верека, я не вижу ничего, кроме иззубренной линии древесных крон. Другой на моем месте давно бы сдался, смирившись с тем, что отсюда на поверку ничего не видать, я же упрямо продолжаю вглядываться вдаль — отчасти оттого, что не желаю признать, что зря сюда полез, отчасти из-за подлинного желания ещё раз увидеть её, эту крепость.

Стоит подумать о ней, как перед глазами, заслоняя бескрайний лес, с такой высоты похожий на покрытый мохнатыми кочками луг, встаёт полный огней ночной город, в котором чувствуешь себя ещё более одиноким и потерянным, чем при дневном свете. Глядя на тускло светящиеся чужие окна, мне как никогда раньше хочется домой — кажется, я уже вкусил свою долю изумления и восхищения открывшимся мне миром, чтобы наполнить жизнь тихим осознанием укрытого от внешних невзгод счастья. Но я тут же вспоминаю, что возвращаться-то мне некуда, и вместо тихого приюта судьба предстаёт предо мною подобием этой башни, зловещей, громоздкой и всё же по-своему прекрасной — мелькающие на недосягаемой вышине факелы реют огненными птицами, предвещая угрозу и славу, возвышение и гибель.

Хотел бы я, подобно этим незримым стражам, подняться на башню в сопровождении нашего проводника, и пусть бы он показывал мне, что там да как. Пусть бывают и более сведущие рассказчики, его валашский звучит иначе, чем у других, переливисто, будто песня, тогда как прочие говорят с той же интонацией, как и на своём собственном языке, словно пересыпают камушки в пыли. В его же устах оба языка звучат по-разному, один — словно плывущее по ветру перо, другой — словно пёстрый наряд кружащейся в танце девушки, словно платок, который он подарил нашей спутнице. Так что я невольно задумываюсь, как звучал бы из его уст мой собственный язык — но его самого он нисколько не занимает, в отличие от нашего спутника-учителя, как не занимаю и я сам: стоило мне заговорить о своём языке, как он ушёл, даже не пытаясь скрыть своё равнодушие.

Видно, что о моих нуждах он радеет так же, как о благополучии грузовых мулов — и всё же, как ни странно это признать, подобная безучастность нравится мне куда больше хлопот моих людей. Потому-то, когда я краем уха слышу, как он говорит, будто с камня можно увидеть замок, я тотчас направляюсь туда — отчего-то я надеюсь, что он сам его мне и покажет, пусть даже на поверку это будет не замок, а тень, облако, неразличимое пятно на окоёме.

Сказать по правде, я настолько погружаюсь в свои мысли, что совсем забываю о цели, ради которой забрался на макушку этого валуна, принявшись рассеянно глазеть по сторонам — и тут-то наконец натыкаюсь на неё, на ровную вершину башни над кружевным пологом деревьев. Размером она едва больше напёрстка, однако теперь я отчётливо различаю на её верхушке тёмное пятно — это стяг ишпана Тархачи; а рядом с ним — что такое, ещё один? Поутру его точно не было: я оглядывался на башню, выходя из города. Увлечённый своим открытием, я обращаюсь к Феньо, но безрезультатно: если его старший брат хоть на что-то годен, то этот скорее удавится, чем сдвинется с места, или отправится выполнять порученное с таким видом, словно его и впрямь тащат на аркане. Также и на этот раз — с тем же успехом я мог бы обращаться к камню, на котором стоял.


Ирчи

Подкрепившись похлёбкой, мы с новыми силами двинулись вверх по перевалу — теперь мулы вполне могли потянуть гружёную повозку, так что господин Вистан вернулся в неё, а прочие пошли налегке. Только сейчас мне сполна удалось ощутить, что мы и впрямь в дороге —  до этого все представлялось чем-то вроде шумной вылазки на рынок, после которой нас ждёт возвращение домой и сытный обед, ну а теперь притихший лес, покорные мулы, лёгкий шаг моих спутников —всё напоминало о том, что теперь я здесь главный, а не пятое колесо в телеге, пускай верховодить мне и не долго — четыре дня, пока не спустимся с перевала.

Хоть небо по большей части хмурилось, солнце всё же проглядывало — судя по сгущающимся вдали тучам, свою долю дождя нам ещё предстояло хлебнуть, но пока можно было без зазрения совести пожинать последние дары осени. Благодаря этому нам удалось отойти на приличное расстояние от города до сумерек, так что про себя я ликовал, хоть вида и не показывал — взбирайся мы по скользкой от дождя дороге, пришлось бы заночевать там, на месте нашего первого привала.

К вечеру тучи совершенно обложили небо, потому закат, казалось, наступил раньше — этому способствовали и ели, исподволь сменившие свободолюбивые буки. От добра добра не ищут, так что я решил заночевать на первом же подходящем месте, пусть мы могли бы продвинуться и подальше — и Верек был со мной солидарен, хоть руководила им не усталость, побудившая его младшего брата уже с дюжину раз спросить, когда ж мы наконец станем. Мы разбили лагерь на прогалине среди елей, у скальной осыпи, с которой скатывался родник, тотчас вновь ныряя под камни. Хотя я, казалось бы, должен был скучать по компании после двух шумных ночей, меня вполне устраивал тесный круг утомлённых спутников. Пока мы сидели вокруг костра, господин Вистан завёл с Вереком беседу о торговле — разумеется, на валашском — больше выспрашивая, чем говоря что-то от себя, но при этом он умудрялся так искусно избегать вопросов, неугодных собеседнику, что даже неусыпная бдительность купца дала слабину. По расспросам старого учителя можно было подумать, что он и сам не прочь заняться торговым ремеслом, сменив на него свою школярскую долю.

Хоть остальным всё это было не особенно интересно, мы сидели напротив них рядком, словно примерные слушатели, шевелясь лишь за тем, чтобы подкинуть прутик-другой в огонь под закипающим отваром — волны жара от пламени и размеренная речь в сгущающемся мраке словно погрузили всех в сонное оцепенение. Феньо так и вовсе беззастенчиво дрых, то и дело роняя голову на грудь и приваливаясь к моему боку. Пару раз я его отпихнул, но потом смирился с неизбежным — пусть уж лучше так, а то ещё свалится прямиком в костёр и расплескает наш драгоценный котелок.

На другом конце нашего бревна Нерацу со скучающим видом ковырялся в пепле палочкой — оно и понятно, что ему до всей этой людской возни? Неожиданно мне подумалось, что, должно быть, он скучает по оставленному дому гораздо сильнее, чем кто-либо из моих спутников, если их вообще гложет это чувство — судя по настойчивости, проявленной в моём найме, им не терпелось покинуть город. Даже Феньо, похоже, начал смиряться со своей нелёгкой долей, судя по количеству нытья — по сравнению с первыми днями, оно существенно снизилось. Твердынец же мало того что оказался оторванным от дома, которого прежде никогда не покидал, так ещё и окружают его совершеннейшие чужаки — даже назойливая забота одного из них не в силах изменить этой данности. Впрочем, мне со своей стороны оставалось лишь пожелать ему поскорее вновь оказаться в кругу его подобных, в дорогой его сердцу безопасной душной пещерке — так будет куда спокойнее и ему, и мне, и Вереку, и Анте — и даже Феньо, хоть того, казалось, мало волновала вся важность свалившегося на него поручения.


Примечания:

[1] В Средневековье венгерские замки зачастую возводились на фундаменте римских крепостей, коих было великое множество как на территории Паннонии, так и Трансильвании.

[2] Эрдей (венг. Erdély), или Ардял (рум. Ardeal) — историческое название Трансильвании.