Ad Dracones

Глава 11. Метель - Hóvihor

Верек

Сказать, что я не ожидал чего-то подобного, было бы ложью; вернее говоря, я день ото дня гадал, что выкинет мой братец, и уже давался диву, что он принимает тяготы пути чересчур покладисто — но такого исхода, разумеется, нет, не предвидел. Минутное облегчение, что брат жив и его жизни не угрожает опасность, тотчас сменилось осознанием того, что я совершаю ужасную ошибку, идя против отцовского наказа; однако как бы он сам поступил на моём месте — неужто подверг бы опасности жизнь младшего сына? При этой мысли я невольно оглядываюсь на него — поник, то и дело склоняясь на шею мула, но при этом тут же даёт о себе знать сломанная рука, и он вскидывается со стоном. Если прежде меня нередко раздражали и даже злили его выходки и равнодушие к общему делу, то теперь я могу испытывать к нему лишь жалость.

На ночлег мы расположились в том самом месте, что и позапрошлой ночью, и за неимением палатки устроились под открытым небом. Укутанный в одеяла Феньо всю ночь стонал и ворочался под моим боком, несмотря на полученное от господина Нерацу питьё, так что я вовсе не спал, поддерживая наш небольшой костёр. Ночью зарядил дождь, но, по счастью, не настолько сильный, чтобы нужно было искать укрытия, хотя сам я изрядно вымок, а потому поднялся ещё до света. Кое-как отогревшись горячим отваром, мы вновь тронулись в путь.

Как бы я ни спешил, наше продвижение существенно замедлялось состоянием Феньо: я стремился вести мула как можно ровнее, а временами приходилось поддерживать утомлённого брата, чтобы тот не завалился набок. Поглощённый заботой о нём, я совсем не замечал ничего вокруг и лишь краем сознания — задувающие в спину порывы холодного ветра, так что не сразу обратил внимание на стук копыт на тропе, а когда наконец поднял глаза, то еле успел оттащить мула, давая дорогу скачущим во весь опор всадникам. Внезапно их предводитель, облачённый в кольчугу, осадил коня, всматриваясь в меня и закованного в лубки брата; прочие, хотя придержали своих скакунов, приближаться не стали, поджидая вожака, и вскоре тот пустился вслед за ними. Провожая их взглядом, я, помнится, невольно задумался, что за срочное известие гонит их через перевал: уж не война ли? — но тотчас отбросил эти мысли, решив, что, если речь идёт о чём-то действительно серьёзном, то я узнаю об этом в Вёрёшваре.

Несмотря на то, что дальше дорога шла под гору, идти было куда труднее, чем вчера, ведь приходилось следить, чтобы копыта мула не заскользили по заледеневшей грязи — видать, ночью подморозило. Прежде я уповал на то, что, устроив Феньо, в тот же день двинусь в обратный путь, но, глядя на быстро темнеющее небо, распростился с этими надеждами.

Ворот крепости мы достигли на закате и тотчас двинулись в знакомую корчму. Поручив заботы о брате слугам, я бросился на поиски лекаря. Мне улыбнулась удача: первый же, к кому я обратился, посулив щедрую мзду, согласился не только незамедлительно осмотреть брата, но и провести ночь рядом с недужным. Когда мы вместе с ним возвратились в корчму, уже стояла глубокая ночь, но я не лёг спать, пока не заручился обещанием хозяина раздобыть мне наутро свежего крепкого конька и незамедлительно отправить весть моему отцу, чтобы он приехал в Вёрёшвар и забрал Феньо домой. Лишь после этого я наконец позволил себе провалиться в сон без сновидений, наказав разбудить меня на рассвете: сам-то я предпочёл бы выехать прямо в ночь, но слишком хорошо представлял себе, к чему может привести нелёгкий подъём по скользкой дороге в кромешной тьме — как бы нашему отцу не пришлось везти домой двух искалеченных сыновей.

Конечно, за коня я выложил кругленькую сумму — ведь вернуть его я смогу не раньше грядущей весны. Другого и вовсе заставили бы купить лошадь, но мне как человеку надёжному доверили её на время. Мула я оставил там же, в корчме, чтобы отец прихватил его вместе с Феньо. В дорогу я отправился, едва забрезжил рассвет.

Невысокий мохнатый конёк оказался резвым и в то же время выносливым: бодро одолев крутой подъём, он пустился вскачь по дороге, не дожидаясь понуканий с моей стороны. Когда я выехал к затерянной в горах долине, передо мной неожиданно раскинулось бескрайнее белое поле — лишь невнятно темнели под пушистыми накидками ели. На этом покрове отчётливо отпечатались следы подков — видимо, всё те же гонцы. Хоть я утомился настолько, что мне еле удавалось держать открытыми смежающиеся веки, я остановил коня, лишь достигнув места нашего последнего совместного ночлега — над тем самым роковым уступом, с которого сверзился Феньо.

Готовя себе скудную похлёбку, я невольно думал, как он там: пошёл ли на поправку теперь, когда у него есть приличный уход, крыша над головой и мягкая постель? А вдруг так и мечется в лихорадке, которая лишь разгорается вопреки усилиям лекаря? О прочих своих спутниках я не тревожился: что бы там ни говорили про Ирчи, я знал, что он парень надёжный и, раз уж обещал, то будет беречь господина Нерацу как зеницу ока.

Утром меня сопровождали не только следы копыт, но и борозды от колёс, а также отпечатки ног пеших людей. Я даже мог разобрать: вот эти следы, самые маленькие, принадлежат, разумеется, Инанне, те, что побольше — Ирчи, ещё покрупнее, но менее глубокие, словно их оставило почти невесомое существо — Кемисэ, а самые крупные и тяжёлые — Эгиру. Глядя на эти отметины на снегу, я невольно пришпоривал утомлённого вчерашней скачкой конька, словно каждая из них приближала меня к моим спутникам. Мне отчего-то казалось, что догнать их — залог всеобщего благополучия: едва я встречусь с ними, как всё будет хорошо.

Небо вновь принялось хмуриться, и вскоре в воздухе запорхали первые снежинки, грозя стереть столь дорогой моему взору след. И тут за очередным поворотом мне открылась площадка, покрытая проплешинами — я с первого же взгляда определил, что именно здесь мои спутники провели прошлую — или уже позапрошлую? — ночь. Сквозь тонкий снежный покров виднелись тёмные пятна — по-видимому, следы, отпечатавшиеся сквозь снег на голой земле; но разве это возможно? Тут-то я понял, что эти бесформенные пятна, уже слегка присыпанные свежим снегом — отнюдь не следы.

Соскочив с лошади, я опустился на четвереньки, чтобы приглядеться поближе; несмотря на холод, этот запах — дух мясной лавки — тотчас дал понять, что это такое. На мгновение я застыл, не в силах осознать увиденное, но затем вскочил и принялся осматривать площадку в попытке осознать случившееся здесь. Обегая по кругу место побоища — а в этом уже не приходилось сомневаться — я довольно быстро наткнулся на не менее жуткую находку: сваленные в кучу тела, и там же — наша повозка. Стоит ли отрицать, что от этого зрелища у меня в глазах потемнело, хотя я тотчас же приметил, что по крайней мере некоторые из убитых мне знакомы — в них я без труда опознал тех самых всадников, которых повстречал на перевале какую-то пару дней назад. Охваченный ужасным предчувствием, я тотчас принялся растаскивать окоченевшие тела, чтобы увериться, что в их груде нет никого из моих спутников.

К немалому моему облегчению, все они были незнакомцами — мужчинами в богатых одеждах. Убедившись в этом, я судорожно принялся вспоминать, сколько было в отряде тех, как я думал, гонцов — четверо или трое, а быть может, пятеро или шестеро? Почему-то именно это тогда показалось мне жизненно важным. Спохватившись, я бросился обратно на тропу — искать следы, ведущие дальше: повозку мои спутники бросили, но, быть может, они решили, что будут двигаться быстрее без неё? То, что они от кого-то бежали, теперь не подлежало сомнению, как и то, кто именно стал убийцей тех четверых.