На краю земли

Выргыргылеле уже и не помнил, сколько времени находился в пути. Снегоход сломался через несколько километров от очередной вешки, прямо на склоне сопки, и он пошёл на лыжах, закинув за плечи тяжёлый мешок с нерпичьим мясом, продуктами и драгоценным пакетиком с цветными коробочками. По его расчётам до дома оставалось три дня пути, но он всё равно торопился.

Наверное, всё-таки зря он не стал шаманом, когда его так просили об этом в посёлке, а захотел быть простым охотником. Жил бы среди людей, сидел бы сейчас в тёплой яранге, слушал завывания ветра снаружи, гладил волосы Лелекая, рассыпавшиеся у него по коленям, похожие на солнечные лучи в перекатах пушистых сугробов. Тем самым чутьём, доставшимся ему от деда Млеткына, узнавал Выргыргылеле в порывах и остром запахе ветра едва уловимую, но от этого ещё более грозную перемену в погоде. Надвигалась пурга.

Но если бы не стал охотником, продолжал думать Выргыргылеле, ускоряя бег, то и не нашёл бы тогда Лелекая на берегу залива. Он в тот день большого кеглючина-моржа среди камней выцеливал, а Лелекай вдруг возник совсем рядом, стоял один на обрыве, густо заросшем низкими, по колено, берёзками и дубками, слушал шорох волн, смотрел по сторонам удивлёнными, невидящими глазами, словно не понимал и не помнил даже, откуда он взялся здесь в своей слишком лёгкой для полярного лета одежде. Рассказывал после — одну короткую вспышку увидел, удар и недолгий полёт в черноту. А больше ничего...

Это к нему так спешил Выргыргылеле, неся заветные коробочки, моржовое и нерпичье мясо из ямы этого лета. Прошлогоднюю трогать не стал — мясо там на его вкус хоть и лучше, но Лелекай, скорее всего, поморщится и отвернётся, даже если он хорошенько прожарит нерпятину или выварит в кипятке. А он не любит, когда Лелекай хмурится. Он любит, когда тот улыбается и оборачивается на звук его шагов, вскидывая на него глаза цвета сизых ягод голубики, со светлыми невидящими зрачками. Выргыргылеле любит эти глаза. Когда он смотрит в них, то видит мать с решетом и гребёнкой в руках и себя маленького, ползающего на четвереньках между сырых кочек в тундре ясным летним деньком, губами собирающего тёмно-синюю мелкую ягоду с жёстких остролистных кустиков.

— Кильвей — оленёнок, — смеётся мать, откидывая за спину тонкую чёрную косу, змеящуюся по расшитой разноцветной шерстью летней кухлянке...Быть застигнутым в тундре пургой — верная смерть обычно, только не для настоящего человека. Все чувства отказывают. Не поймёшь — где верх, где низ в беспросветной почти круглосуточной мгле. Выргыргылеле знал — он не сбился с пути, но дальше идти не мог. Слишком сильный ветер, слишком большой холод. Тундра не прощает ошибок, а он должен выжить. Тогда выживет и Лелекай.