Эту историю мне поведал мой учитель и наставник, человек, сыгравший исключительную роль в моем творчестве, заслуженный артист России, художественный руководитель и режиссер театра оперетты Урала Александр Хорст. Я думаю, он не будет на меня в обиде, если я раскрою немного занавес закулисной жизни театра, а точнее судьбу одной из балерин. Ее имя я постараюсь изменить. Возможно, что-то добавлю от себя, нафантазирую, но суть истории постараюсь сохранить. Сегодня рассказчика уже нет с нами. Он совсем недавно умер, унеся с собой подробное содержание этой драматической по сути, а точнее чуть не ставшей трагической истории.
«… Она пришла в театр сразу после окончания пермского хореографического училища, одного из старейших балетных школ России. Молодая, талантливая балерина, подававшая большие надежды в балетной труппе. Она быстро влилась в коллектив театра. Многие балерины, отработав свой стаж, были пенсионерками, но продолжали танцевать, потому что заменить их было некем. Искусство в стране шло по нисходящей кривой и умирало. Умирало, как творчески, так и физически от недоедания. Скажи, кто сегодня может прожить на одну театральную ставку в тысяча двести рублей, при этом, заплатив все налоги? Денег не хватало не только, чтобы хоть как-то прилично выглядеть, но и просто, досыта поесть. Многие покидали театр. Кто-то уехал искать счастье в столицу, пристроившись в какой-нибудь коммерческий танцевальный ансамбль, и зарабатывал свой хлеб гастролями по стране и ближнему зарубежью. Кто-то ушел в бизнес. А кто-то остался в театре, потому что не видел свою жизнь в отрыве от сцены, от зрителей, света софитов и финальных аплодисментов.
Она была одной из тех, кто остался в театре, остался верен ему. Руководство театра, как могло, изыскивало возможность доплачивало артистам, клянча деньги у спонсоров, городской мэрии, организовывая халтурные концерты, которые шли на выезде по низким ценам. Цены в театре упали настолько, что в театр было выгоднее сходить, чем в кино на какой-нибудь второсортный американский боевик. Кое-как, сводя концы с концами, театр продолжал существовать. В один из таких дней она не явилась на вечерний спектакль. День, другой, третий, особо никто не беспокоился. Возможно, человек заболел и не желал оглашать причину болезни, не поднимал трубку телефона. Она не была замужем, но любая женщина меня поймет, зачем молодой женщине необходимо исчезнуть на недельку и, чтобы слухи не поползли в коллективе, особенно в театральном. Театр – это особая эпостасия общества, где каждый себя считает гением и талантом, данным ему от бога.
Хотя театральная фабрика – это такое же производство, как и завод с его планами, задачами, планерками, благодарностями и выговорами, прогулами и пьянством и, конечно, сверхурочными. У нас было только одно слово «надо».
Она не появилась и через неделю. Мы, театральное руководство, забеспокоились и, в первую очередь я, как главный балетмейстер. Я обзвонил все отделения больницы, начиная от гинекологии до хирургии. В списках больных она не значилась. Не было ее фамилии и в страшном заведении под неприятным названием – морг. Квартира заперта, в больнице ее нет, мужчиной она пока еще не обзавелась. Где ее искать? Эта была задача с многими неизвестными.
Мы подняли анкету и обнаружили, что у нее есть брат и живет он недалеко от Екатеринбурга в Пышме. Пытались узнать телефон через справочное бюро, но нам ответили, что абонента по данному адресу нет, квартира без телефона. Пришлось мне ехать, выпросив у директора служебную «Волгу».
На следующий день я стоял у двери с номером 31, стандартной пятиэтажки времен Никиты Сергеевича. Квартира на третьем этаже не внушала мне доверия. Дверь была зашарканная, ремонтированная несколько раз, где вместо старых замков, стояли заплаты. Казалось, чуть на нее надави, и она рассыплется на мелкие кусочки. Я стал стучать. Никто не открывал. Я повторил стук, но уже с большим усердием, использую ноги. Опять тишина. Вдруг открылась соседняя дверь на лестничной клетке и на пороге появилась старуха с седыми растрепанными волосами, не чесанными около недели.
- Вам кого? Кольку? - спросила она хриплым, прокуренным голосом, - бесполезно стучите. У них вчера собирался шалман таких же, как он наркоманов. Они сейчас вам не откроют. Дрыхнут, небось. Под утро только успокоились. Валяются там, как всегда полуголые или, вообще, в чем мать родила. Я однажды зашла, дверь у них была не заперта. Это кошмар какой-то, сплошной бардак, групповуха. Мне чуть плохо не стало, я скорее ушла. Больше не захожу. Чего заходить, чего на них смотреть? Пропащие люди! Колются всякой хренью, одной иглой по пять человек. А потом спрашиваем, откуда у нас СПИД? Вот он рассадник, притон гонореи и ****ства. Что делается с молодежью? Кто будет жить после нас? Одни дебилы, да, гомики. Тьфу, зараза! Стучите, если хотите, я вам не помощница.
- А вы не подскажите, бабушка, как вас звать величать?
- Антонина я, Антонина по отцу Викторовна…
- Антонина Викторовна, а к Коле в последнее время сестра не приезжала? Высокая такая, худая, симпатичная, ее Ларисой зовут.
- Ларка, что ли? А эта, здесь она, с ними. Она часто ко мне заходит. То соли ей надо, то картошки, то хлеб кончился. Здесь она, мил человек, здесь, стучи. А ты кто будешь то ей?
- Да, я, Антонина Викторовна, по работе, из театра, руководитель Ларисин. Лариса в театре работает. Балерина она, талантливая балерина.
- А-а-а, ну, ясно теперь, почему она такая дохлая!
- Как дохлая?
- В смысле худая. Я сначала думала, не чахоточная ли она? Теперь понятно, актриса – танцовщица! Похоже дотанцевалась, все… Была балерина, а теперь тю-тю.
- Что значит «тю-тю»?
- А то и значит. Они ведь здесь такими гадостями пользуются, что все уже ходят над пропастью. Не сегодня, так завтра. Синтетику колют. И где только достают? Колька то, тоже был талант, художник. Меня рисовал, да не дорисовал, скатился. Ну, я пошла, мне тут больше делать нечего. А ты стучи, стучи, авось и достучишься.
Стучать я не стал. Пришлось искать старшего по дому, вызывать участкового и взламывать дверь. Это сильно сказано, взламывать, чуть надавить. Дверь поддалась без особых усилий участкового. Из квартиры сразу пошел дурной запах нечистот в вперемешку с потом, сексом и еще, хрен знает чем.
Картина, которая предстала передо мной, точь в точь повторяла ту, что описала соседка Антонина Викторовна. Это был какой-то ужас, мурашки побежали по коже. Картина - крематория концлагеря Освенцим. Душегубка, в которой травили тысячи людей газом и, которые замирали в тех позах, когда их застигала смерть. Тела участников данного притона были неподвижны. Их было человек десять, двенадцать. Все обнажены, лежали вповалку кто где, кто с кем пристроился. Одна молодая девица так и осталась сидеть на партнере, в позе наездницы, лишь ее голова покоилась на его груди. Другие позы были не лучше. Участковый прошел в комнату. Ощупал пульс у каждого и сообщил:
- Готовы, все до одного.
- Как все?
- А вот так, передозировка или отравление некачественным наркотиком.
Я зашел, зажимая нос платком, чтобы не срыгнуть, стараясь дышать ртом. Среди этой пирамиды людских тел искал ее, Ларису, но, почему- то не мог ее увидеть. Ее среди этой свалки не было. Я заглянул на кухню. Никого, один бардак: пустые бутылки, окурки, шприцы и полное опустошение. Вдруг меня осенило, я открыл дверь ванны. Пусто. Туалет закрыт на защелку изнутри. Я постучал. Тишина. Постучал еще. Внутри, мне показалось, что-то скрипнуло.
- Лариса, открой, это я, Александр Георгиевич. Тебе пора в театр, спектакли ждут.
- Александр Георгиевич? – услышал я сквозь дверь плачущий голос девушки. Вы здесь? Приехали за мной?
Она открыла дверь и я ее не узнал. Передо мной стояла мумия с синяками под глазами, с распухшими губами. Руки ее дрожали, как у последней пьянчужки.
- Что с тобой, Лариса? Тебя не узнать…
Она разрыдалась навзрыд, склонив голову мне на плечо.
- Они меня били, унижали, заставляли колоть себе эту гадость. Я долго сопротивлялась, просила, умоляла их отстать от меня. Они связали меня и насильно вкололи в вену грязным шприцом. Похоже, что я уже не жилец. Они из меня сделали животное. Конец моей карьере, конец сцене, конец театру. Я жить не хочу, Александр Георгиевич.
Она вновь разрыдалась на его плече.
- А где мой брат? – вдруг спросила она, как бы невзначай. Что с ним?
- Все, девочка, его больше нет, их всех больше нет, у них передозировка, - ответил за меня участковый. Сейчас приедут криминалисты, эксперты. Вам, мужчина, лучше уйти.
- Как же я могу уйти и оставить ее здесь? Она же руки на себя наложит. Ее надо срочно в больницу.
- Какая к черту больница, она свидетельница. Вот следователь снимет показания, посчитает, что ей можно уйти, тогда, пожалуйста.
- Какой допрос, какой следователь? Она еле на ногах держится.
- Ничем не могу помочь, - ответил участковый, - процедуру дознания еще никто не отменял.
Вскоре приехала группа специалистов. Они осмотрели всю квартиру. Сняли у всех отпечатки пальцев и у Ларисы тоже. Пытались ее допросить, но она им ничего внятного не смогла ответить. Приехала скорая и мою Ларису повезли в наркологию.
Вообщем, вышла она от туда через три недели, потеряв всю форму балерины. Пришла в театр, обратилась за помощью. А кто ее выпустит на сцену в такой форме. Мне вновь пришлось с ней усиленно поработать. Восстановилась она достаточно быстро. Через два месяца она уже танцевала в массовке, а до этого, пришлось ей днем мыть полы в театре, а вечером стоять у станка.
Сейчас, с той поры, как случилась эта история, прошло пять лет. Лара, сегодня ведущая балерина в опереточных спектаклях. У нее несколько шикарных сольных номеров. Она вышла замуж. Два года назад родила премиленькую девочку, которая каждый вечер находится за кулисами, постигая нелегкую театральную жизнь.
Да, - закончил свой рассказ учитель, - жизнь, интересная штука. Если бы я, тогда не приехал за ней, возможно, ее бы сейчас тоже не было в живых. Видимо, судьба! А от судьбы не уйдешь и не спрячешься.»
PS! Когда Александр Георгиевич умер, я видел, как плакала у гроба Лариса. Она благодарна ему будет всю жизнь, как и многие, многие другие, в том числе и я!
Андрей Яруш
2004 г.
