×20×

6.7K 333 60
                                    

POV Чонгук.   

   Закат блевотно-ржавого цвета проник сквозь решетки окна и осветил беспорядочно валяющиеся на полу разномастные бутылки. Сколько их? Я даже не пытался считать, лишь раз за разом с треском проворачивал очередную крышку и жадно впивался в горлышко, не чувствуя ни горечи, ни вкуса. Но бурлящий в душе огонь ненависти, злобы и презрения к самому себе не смогла бы погасить и цистерна дешевого пойла.   

    Стоило закрыть глаза, как веки раз за разом обдавала волна сухого пустынного ветра. Местные называли это «самум» — шквальные пыльные бури, начинающиеся внезапно и так же внезапно заканчивающиеся. Я как наяву чувствовал мелкие песчинки, которые подобно мерзким личинкам скользили по коже головы, зарывались под шлем и амуницию. Пот заливал глаза, а в ушах звучали глухие удары — это сердце бешено билось о тяжеленный кевлар бронежилета. Стиснутые зубы дробили набившийся в рот песок в пыль; сожженная солнцем земля была погостом, а тонны песка – последним саваном тех, кто осмелился осквернить ее границы.   

    В тот день она забрала еще шестерых — моих бойцов, умирающих в объятом огнем здании на окраине мертвой пустыни. Предсмертные крики и мольбы о помощи заглушались непрекращающимися глухими хлопками — в горящем здании разоренного стекольного заводика все еще оставались готовые емкости. Сильный жар разрывал стекло, и бутыли лопались, как мелкокалиберные гранаты, раня острыми осколками даже сквозь слои снаряжения. Нам, стоящим на подступах к зданию, оставалось лишь сквозь стоны бессилия наблюдать за разворачивающейся на глазах трагедией. Сильнейший жар опаливал лица и не давал подойти ближе, чем на десять метров. В самом начале я еще успел вывести пятерых, но судьба оставшихся была предрешена.    

   Через полчаса беспощадное солнце освещало наполовину сожженые тела со вздувшейся от страшных ожогов кожей и торчащими из разрывов обугленными костями. То, что осталось от лиц, было искажено гримасой смертельного ужаса, а почерневшие тела свело в характерной позе. Личные жетоны прожгли на чудом нетронутой груди одного из бойцов багровые круги, будто бы навек клеймя своего обладателя личным номером. Одиннадцать цифр намертво въелись в остывающую плоть.    

   Остатки пламени молча дожирали тех, кого еще не успели вынести, и под оглушающие взрывы лопающихся оконных стекол я стоял коленями на земле и орал в голос от разрывающей изнутри боли. Казалось, в грудь попала граната и вывернула наизнанку, изодрала все внутренности вместе с душой. И ненавистное солнце медленно обугливало истекающую кровью воронку из кожи, мяса и костей. Последнее воспоминание — еле заметное покалывание в локтевом сгибе и муторный химический сон, навеянный сильнейшими транквилизаторами…  

 В плену// LISKOOKМесто, где живут истории. Откройте их для себя