Очарованный Ею

1.

     Внутри образуется клубок медленно зарождающегося страха, который старательно обвивает мысли сидящего и всё плотнее укутывает в свою пелену. Он поднимает взгляд на свои тонкие пальцы, оттого кажущимися длинными, и долго рассматривает одно из многочисленных колец на них. Обычное, может быть даже металлическое, потёртое маленькими царапинами, оно хранило множество воспоминаний, вгрызаясь в сердце брюнета многочисленными осколками боли. Мужчина вздыхает и подправляет неряшливые волосы широкой ладонью, стараясь сохранять внутреннее спокойствие. За стенками сознания твёрдо колышется буйное чувство сомнения, оставшееся после тех долгих терзаний и никогда будто и не собиравшегося уходить прочь.
      В кабинете жарко; отопление, включённое на полное в эти ненастные дни зимы, согревает всю внешнюю оболочку обитателя, оставляя холод, потаённый в душе. Комната не сверкает аккуратностью на письменном столе и полках; какие-то бумажки разбросаны по поверхностям, какие-то жестоко смяты, будто под приступом ярости. Синие тона стен и мебели придавали атмосфере вокруг чарующую силу безмятежности, которая сейчас уже безнадёжно утрачена за последние несколько недель. А ведь начавшийся месяц обещает быть морозным, навевая в душу надоевшие ритмы скуки вперемешку с горьким вкусом одиночества. Тихие шаги, раздающиеся по дому, принадлежат одному человеку. Всё здесь принадлежит ему. Большая квартира пестрит количеством свободного пространства, но иронично остаётся пустой. Каждый раз.
     На лице мужчины появляется еле заметная ухмылка, когда взгляд цепляется за одну из бумаг. Начерченные силуэты на рисунке показывают очертания девушки, не раскрывая основных примет. Лицо безымянное, неопознанное, недоконченное творцом, для него самого является настоящим испытанием. Образ закрепляется в голове всё сильнее, не отдавая времени на передышку. Мужчина не желает продолжать работу над портретом. Рваные выдохи, тяжёлые воспоминания.
     Югём устал. Он никогда это не скрывал. Тем не менее, он впервые решает признаться в этом самому себе.
      Рубашка мятая, с гадким запахом, висит на нём непрерывно уже пару дней. Честно говоря, тот не хочет делать ничего. Попытки безосновательные, в конце концов, он всё равно пойдёт в душ, переоденется и по-человечески будет вести себя как обычный мужчина, но это будет не то. Не то что было, когда она улыбалась ему. Не то что было, когда она держала его за руку. Не то что было, когда она шептала его имя тихо-тихо на ушко, очаровательно хихикая. Не то что было, когда она признавалась в любви. Искренней и такой всепоглощающей, готовой раскрыть всю себя, даже самое тайное, любимому.
     Чёрт.
     Ким предпринимает попытку подтянуть к себе ноги и встать из надоевшего, слишком мягкого, кресла. Мышцы неприятно ноют, напоминая о глупой растрате ресурсов, пока мужчина старается отбить мысли хоть о чём-то существенном. Собственная безучастность раздражает так сильно, что он грустно цокает и кидает взгляд на закрытое занавесками окно. Некогда широкое, оно приковывало взгляд завораживающим видом, который теперь никого не интересует.
     Скверное настроение подытоживает уставшее, непонятно почему, тело. Он не делал чего-либо утомляющего, кроме самоанализа и чрезмерного самокопания, так что это удивляет. Югём помнит как отлично тренировался, имея рельефное тело, и мог выполнить кучу разных упражнений. Любопытство берёт вверх и тот поднимает низ рубашки, о чём после жалеет. Животик выглядит непривычно, без любимых кубиков пресса, даже немножко вяло и грустно.
     — В любом случае, пицца не приводит ни к чему хорошему, — хмыкает мужчина и, поправляя одежду, хлопает по животу, — может позвонить хёну?
     Он дует губы, рассматривая все варианты. В конце концов, какова вероятность того, что Марк сейчас свободен и сможет приехать к близкому другу? Несмотря на почти приближающийся к отметке «тридцать» возраст, хён остаётся таким же радостным и рисковым, способным тряхнуть своими косточками, показывая настоящий пример веселья. После случившегося он поддерживал Югёма как только мог, звонил, интересовался делами и ни в коем случае не оставлял одного, не давая шанс прогрузиться в свои мысли надолго, утопая в нелепых обвинениях и страхе.
     Только вот есть одно отвратное «но».
     Пару дней назад они рассорились, когда старший хотел призвать Кима к совести и заставить вернуться в настоящую жизнь, а тот повёл себя не лучшим образом, посылая близкого человека. Сценарий, чем-то напоминающий постироничную шутку, воодушевляет младшего снова сесть на злополучное кресло. Всё вернулось на круги своя, что даже становится тошно. Чуть-чуть утепляется вера в прощение Туаном, но ругань была знатная и сильная, что обычно уравновешенный, неподдающийся чувствам хён смачно выругался, хлопнув дверью. Вскоре за уходом последовала тишина. В этом доме теперь так спокойно, что в голове становится дурно, а в сердце — пустынно.
      Мужчина оглядывается на мобильник, лежащий на столу, ещё раз и прикусывает нижнюю губу. Рука тянется за ним, а мысли кричат «не стоит», но заветные цифры уже высвечиваются на экране, образуя протяжные гудки. Он нервничает. Пытается утешить разбушевавшиеся нервы, пока дрожащие пальцы держат аппарат.
     Югём многое хочет сказать. Для начала хватит извинений, но после желания перерастают в рассказ про делёж чувств. Чувств, которые мужчина хранит в себе. Чувств, которых он избегает, старается забыть, но этим всё сильнее внедряет их в глубину памяти, заслоняя остальное.  Никто не виноват в том, что таковой была его реакция и таковой последствия. И только Ким несёт за них ответственность.
     Звонок берут; раздаётся шорох, а после — молчание. Всё, что хочет сказать младший будто испаряется в воздухе, забывая отдать тому лёгкий шлейф невозмутимости и искренности. Горло засыхает, слова застревают в нём, но хозяин квартиры шепчет короткое:
     — Хён, — и голос срывается, словно вздрагивая от чего-то неизбежного, надвигающегося как шторм.
     Ничего не истощает и не облегчает душу как принятие собственного идиотизма. Мужчина вздыхает, и на том проводе отчётливо слышится краткое согласие. Предстоит важный разговор, где никто не сможет скрыть своих мотивов перед друг другом.
     Пока тот в пути, Югём решает встать с кресла и поднять руки вверх, немного разминаясь. В районе спины что-то паршиво тянет, а перед глазами на секунды застывает темнота. Честно, он пугается того, что ослеп, но после — когда понимает — немножечко об этом жалеет. Возможно, прибытие Марка займёт полчаса, если не больше, так что, этого вполне хватит для уборки, учитывая использование младшим только пары комнат.
     Минуты двигаются быстрее, когда к делу приступают. Всё ненужное отправляется в чёрный специальный пакет, в то время, глаза цепляются за рисунок и оставляют его на столе, на месте, где тот и должен быть. Остатки еды тот не оставляет практически никогда, что привычка значительно помогает ему в этой ситуации. Вскоре мужчина заходит в холодный, прохлаждающий душ, ощущая как груз потихоньку, но сползает с его плеч. Слабая улыбка натягивается на лицо, а мышцы расслабляются, давая волю тяжёлому вздоху. Тело под струями воды дрожит, заставляя отогнать мерзкие наваждения о желании врубить на полную кран и спуститься на дно ванны. Он кусает щеку изнутри и выходит.
     Хён приезжает вовремя. Заходит в сам дом без проблем, используя чип для подъезда, который дал ему младший. После, поднявшись на нужный этаж, звонит в дверь пару раз и та открывается сразу, показывая заметно отдохнувшего Югёма. Он неловко переминается, заметив в руках Туана пакет со свежими продуктами. В мозгу проносится пустой холодильник и друг, как всегда, об этом знавший. Ким уже лишил себя нормальной возможности извиниться, но попытка обнуляется, когда он раскрывает руки для объятий и подходит к Марку. Будто смущённо спрашивая разрешения, тот стоит в метре от него, а, получая заветный кивок с улыбкой, прижимается к старшему. Преподнося в это движение свои чувства, он не замечает, как усиливает хватку, всё сильнее зарываясь в чужую шею. Потрескавшиеся губы сжимаются плотнее, не давая слезам поддаться случаю. Однако, это происходит, когда рука хёна освобождается от пакета, осторожно поглаживая его спину и заботливо качая по сторонам.
     Проходит пару минут прежде чем засмущавшийся младший с красными щеками отстраняется и, кашлянув, проводит друга внутрь. Дверь щёлкает замком, а мужчины направляются на кухню, затевая по дороге разговор, когда Югём еле слышно зовёт гостя:
     — Хён? — тот оборачивается, широко улыбаясь. — Ты можешь меня выслушать? — его взгляд меняется на серьёзный, а выражение застывает в ожидании. — Я хотел извиниться за то, что наговорил тогда, — он складывает руки, прикусывая губу, — я сказал много лишнего, что даже не было правдой и я… — слышится цоканье, а внутри него обрывается канат самообладания, что заставляет виновато потупить взгляд, замолкая.
     Он не видит как на него смотрит Марк, как медленно к тому возвращается образ заботливого старшего, и как тот продолжает раскладывать принесённые вещи. Ким молчит в напряжении, потом до него доносится с нежностью в голосе:
     — Я понял, что ты хотел сказать, — он взглядывает на собеседника, — я понял, что ты действительно раскаиваешься и признаешь вину, что на пороге кинулся меня обнимать, — выговаривает старший, открывая бутылку с кефиром; хозяин квартиры жадно рассматривает его действия, что тот застывает: — Вздох. Нам всё ещё надо хорошо поговорить, но я давно простил тебя, дурачка.
     — Правда? — у «дурачка» вылезает непроизвольная улыбка, не заостряя внимания на обращении.
     — Да, — кивает тот и выпивает из горлышка.
     Младший тихо наблюдает за этим, заметив, что Туан оставляет пару белых пятен на лице. Настроение поднимается, ведь что-то внезапно окрыляет его, подталкивает начать всё заново, с чистого листа, не замечая прошлых падений. Он садится за маленький стол, подпирая рукой подборок, и как ребёнок терпеливо ожидает хёна.
     — Поговорим? — предлагает мужчина через пару минут и выжидающе смотрит на Югёма, который мнётся, но кивает. 
     В кухне горит яркий свет. Светлые тона успокаивают, а само помещение — компактное и удобное. Для двух человек. Ким сглатывает, переводя взгляд на печенья, которые они вместе вытащили, и горячий чай. Тянуть слишком долго бессмысленно, потому тот откладывает в сторону еду и начинает:
     — Честно, я чувствую себя ужасно, — Марк поднимает брови, явно не ожидая такого честного признания от донсэна, — чтобы я ни делал, всё сводится к мыслям о том, что я должен был поступить иначе и удержать её…
     — Возможно, где-то ты оступился, — его перебивают, — но пустые мысли о «если…» делу никак не помогут, Гёми, — тот вздрагивает, слыша ласковый голос, — тебе стоит как-то отвлечься, понимаешь?
     Нетерпеливый стук пальцами по столу.
     — Я не могу, — раздражённо отвечает младший, стараясь не разгореться, — я пытался.
     — Плохо пытался, значит, — подмечает друг и хмыкает, — ты, — указывает на грудь мужчины, — не можешь просто так сидеть и ждать какого-то чуда, ты должен действовать.
     — И как же мне это сделать? — он насмешливо интересуется.
     — Сначала попытаться вернуться в контору? — слова вызывают смешок у собеседника, но Марк продолжает это упорно игнорировать. — Потом попытаться вернуться в обычную жизнь и писать ей, — последнее заставляет поджать губы, что говорящий улыбается, — ты боишься?
     — Нет, — Югём быстро отрицает, смутившись, — просто… мы решили, что надо отдохнуть от друг друга и я, — он замолкает, подтягивая к себе тарелку с печеньями, вскоре всё равно признавшись: — Да, я боюсь.
      — Чего?
      — Я боюсь навязаться, что она пожалеет меня и вернётся только из-за этого, — говорит на одном выдохе мужчина, взглядывая в глаза напротив, — когда мы попробовали пожить вместе, у нас было много конфликтов. Не скрываю.
     — Это же и послужило причиной, верно? — уточняет.
     — Да, — он кривится, вспоминая последнюю ссору и скоропостижное решение, и вздыхает, — я скучаю по ней, хён.
     Хён понимающе кивает головой и сжимает плечо рядом сидящего. Воцаряется тишина, уютная и одновременно такая противная, как скрип старых дверей. Оба погружены в свои мысли; в голове словно рой пчёл, каждая из которых говорит разные мнения, отчего возникает боль физическая наряду с той невесомой, витающей в воздухе и пропитывающей лёгкие младшего ежедневно. Они не выговорились до конца, Ким это чувствует.
     Раздается звонок в дверь. Югём хмурится, понимая, что никого больше не ждал, и оборачивается назад. Сомнения залезают в голову, пытаясь игнорировать чей-то приход, только вот другой мужчина торопится и отправляется вновь в прихожую. Оставшийся недоумевает, сжимает кулак, боясь худшего, но остаётся на месте и лишь прикрикивает:
     — Ты пригласил кого-то?
     — Да, — отвечают быстро и слышится щелчок, — думаю, никому это не помешает.
     Ким думает, что решения действительно редко кому мешали, пока не натыкается на чужой женский взгляд. Карие глаза смотрят то ли с жалостью, то ли с насмешкой. Знакомая до боли, со спокойствием она проходит в его квартиру и еле усмехается, когда тот со спешкой встаёт с места:
     — Что? — в голосе слышится неприкрытая неприязнь, а собеседник закатывает глаза, когда к нему обращаются. — Пытаешься вновь отвлечься от мыслей о ней? И опять проигрываешь?
     — Может быть и да, Сыльги, — он пожимает плечами, показывая взглядом Марку, что происходящее ему не нравится, — зачем пришла?
    Она ловит прямой взгляд вмиг посерьезневшего Югёма и кидает ему какой-то конверт, который тот сразу же ловит. Бумага пыльная, но явно не дешёвая. Кан вежливо улыбается, пока голос передает явно другие мысли:
    — Я пришла поговорить о Йерим.
     В горле застывает ком. Это первый раз, когда он сталкивается с её именем после такого долгого времени. Звук режет ухо, а бумага в руках становится железной, норовясь упасть, как и сам мужчина.

(За арт спасибо группу вк @/graveyard)