В пределах исповедальни

Слова, вылетевшие ночью, утром не поймаешь.

      Как только пробило пять тридцать утра, святой отец чуть сменил позу своего покаяния. В его руках, почти что рассыпаясь, лежал толстенький молитвослов, чей переплет заметно исхудал из-за отсутствия страниц, а корочка по уголкам была стерта. Святой отец Азирафэль никогда бы не позволил, а точнее, не посмел бы, отложить такую старинную реликвию. Пользоваться ей — означало внимать частичкам прошлого, чувствовать их в руках и сознании, которое всецело было направлено на общение с Богом.

Комнатка, в которой он молился, отличалась от всех известных «келий» огромным количеством таких же старинных книг, где некоторые из них даже не были связаны с религией, но святой отец держал их на крепких полках, не собираясь менять ни на что прочее. Туда входили и законы целибата, обрамленные золотой тесьмой, пишущие слишком жестокие слова для ищущих спокойствие. Не создавать семью, не мыслить ни о ком в таком роде, не поддаваться мирским страстям. Помимо жестких законов, были и простые истории людей, путешествующих по миру и делающих добрые поступки. Азирафэль никогда не перестанет надеяться, что когда-нибудь сможет отправиться по земному шару в поисках нового и спокойного. Не то чтобы жизнь под целибатом была сложной, она была скорее одинокой и отчужденной, как жизнь отшельника, который заперт в квартире, а не в пещере густого леса.

Однако сейчас нечто отвлекло падре, который, устало отложив книгу, чуть ниже осел на обитом кресле. Нечто было воспоминаниями о прошлом, когда он гулял по набережной города в обычном гражданском одеянии. Тогда он покормил здешних уток, купил себе небольшой рожок мороженого и удовлетворенно пошел в небольшое кафе, расположившееся в центре города, находящемся в постоянном движении. Но на удивление именно здесь было так спокойно, что чашечка чая могла стать самым лучшим началом дня. Азирафэль любил это затишье. Слышно было тиканье часов, глухое звяканье посуды, а также здесь подавали его самые любимые блинчики с малиновым джемом.

Святой отец очень полюбил это уютное кафе. Несмотря на его и так пухлую фигурку, еда оставалась его слабостью. Свежие, только что снятые со сковородки блинчики, политые яблочным сиропом и малиновым джемом, постоянно вызывали у него нехилый аппетит — уж что, а еда была одним из немногих его мирских грехов, на которые он, по своей натуре, закрывал глаза. Он ведь не убийца, не изменник и не сквернослов, так неужели блинчики несколько раз в неделю способны довести его до ворот ада? Скорее нет. Обстановка помещения также нравилась святому отцу не меньше предлагаемого меню — у каждого столика были аккуратно продвинуты стулья, обитые разноцветной тканью. Резвые официанты с утра расставляли на каждом столе цветы поверх чистой скатерти, выкроенной в виде геометрических фигур. На стенах блестели небольшие светильники, отбрасывающие длинные лучи, особенно в вечернее время. Именно в такое время падре предпочитал ютиться у дальнего столика, между проходом на кухню и фанерной стеной, разделяющий его от остальных посетителей. Он мог вдоволь накушаться и заодно прочесть новый том рассказов.