рискнёшь, моя дорогая девочка? {ЗАКОНЧЕН}

34 глава

— Что ты там делаешь? — мгновенно отвечает тот тихим голосом.

— Думаю, как проще грохнуть себя. Повеситься, с моста спрыгнуть или сходить на тусу и обдолбаться в клочья?

— Что ты несешь?

Я замолчал на мгновение, подойдя к окну. Густые сумерки надвигались на город, фиолетовым отливом украшая хмурое небо.

— Где Миллер? — в открытую спрашиваю я, ощущая, как холодная испарина выступает на пояснице.

— Здесь. — спокойно отвечает Ноен, по видимому, высовываясь в окно. Сильнейший ветер дует в динамик, становится неприятно.

— Что она делает?

— Сидит, блять, представь себе.

— Ещё одно слово и я убью тебе. — хрипло отвечаю я, закрывая жалюзи. — Она спрашивала про меня?

— Ни слова, парень. Абсолютно ни слова.
Меня начинает лихорадить. И действительно, на что я снова надеялся? Уехал без предупреждении и до последнего верю, что она что-то спросит обо мне.

Наивный уёбок.

— Жаль. — спокойно отвечаю я, чувствуя, как сжимаются мои кулаки. — Я собираюсь пойти на показ с Марком.

— Тебя вклинило? — интересуется Ноен с усмешкой, выдыхая воздух в трубку. — Какой ещё показ?

— Ты можешь, блять, не дышать в трубку?! — повысил голос я и открыл шкаф нараспашку. — Очередной показ. Решил развеется.

— Настолько плохо, что решил полюбить искусство моды? Ощутить его на своей заднице? Мурмайер, ты идиот. Ты осознаешь?

— Я знаю. — отвечаю я и достаю фирменные брюки из шкафа. За ними тут же летят пиджак, галстук, носки, рубашка и запонки. — Надо как то отвлечься. Меня колбасит. Мне хуево. Я веду себя, блять, как полный придурок.

— Ты и есть придурок. — отвечает Юбэнкс и смеётся в трубку. — Извини, я, пожалуй, пойду поем. Время ужина, чувак, твоя Эмили уже ушла и...

— С кем ушла? — перебиваю я‚ стискивая зубы так сильно, насколько это возможно.

— Одна, твою мать. Одна. Я же обещал тебе.

— Попробуй нарушить обещание. Я приеду и ушатаю тебя об стену. — с улыбкой ответил я и посмотрел на себя в зеркало.

— Заткнись, Мурмайер.

— Приятного аппетита, Ноен. Отшвырнув телефон в сторону, я посмотрел на себя в зеркало и растрепал спутанные волосы.

Нацепив на себя официальный костюм, я брызнул шею духами, положил телефон в задний карман и вышел из комнаты.

— Я по делам. — сказал я, обуваясь в коридоре. — Можете ложиться спать и не ждать меня.

— Ты один? — поинтересовалась мама, нервно поправляя воротник от рубашки и приглаживая его своими руками. — Ты взял телефон?

— Я не один.

— Он наверняка с той девочкой с колледжа. — подмигивает мне Фейт, не замечая, как я перестаю дышать на мгновение.
Эмили, Эмили, Эмили.

— Когда же ты оставишь меня хоть на минуту?

— С какой девочкой? — тут же спрашивает мама, приподняв бровь.

Ключи здесь, права, телефон, деньги, какая то мелочь. Я очень надеюсь, что мне не придется возвращаться не из-за какой-нибудь чертовой херни.

— Пэйтон, почему ты молчишь?

— Я взял телефон. — ответил я и распахнул дверь нараспашку.

— С какой девочкой? — высовывается она в дверной проем в то время, когда я уже завожу машину.

— С той, которая какого-то черта нужна мне всего лишь очень сильно, слишком часто и каждый ебаный день. — отвечаю я самому себе и выезжаю на дорогу.

Через час.

Вокруг царит атмосфера какого то праздника. Все разговаривают друг с другом, пьют шампанское и громко смеются.

Я стою в сторонке и раскачиваюсь с пяток на носки. Марк стоит рядом, засунув руки в карманы.

Нам хорошо.

— Заебали фотографы. — говорит он, махая подошедшему папарацци. — Ненавижу славу. Сучка страдает раздвоением личности.

Я ухмыляюсь и не отказываюсь от стакана дорогого напитка, который предлагает мне милая официантка.

— Лучше бы остался дома, твою мать. — снова говорит он, махая уже другому фотографу.

— Слушай, может, мы просто выйдем на балкон? — интересуюсь я й делаю глоток напитка. — Я уже ослеп от этих вспышек.

— Никак, через пару минут начнется этот ебаный показ, чтоб его черти в аду разодрали.

Марк ругается, а я мягко смеюсь, сам про себя, разумеется. Я стараюсь отвлечься от того, что меня ломает изнутри. Просто выламывает. Окружающие модели в округе не интересуют, тачки, стоящие на парковки не интересуют, Марк со своими проблемами не интересует.

Я ищу любой подходящий случаи, чтобы снова пойти и позвонить Ноену.
И нахуя, спрашивается, я вообще приехал на этот показ?
Дерьмо блять.

Через пару минут мы вышли в просторный зал, разделенный на две половины. Черно-белый подиум, высший минимализм, высокая мода, дорогой парфюм и утонченный смех в сторонке. Меня все бесит.

Развалившись на своем месте, я достал телефон и покрутил его у себя в руках.
Пэйтон‚ угомонись.

Засунув его обратно, я скрестил пальцы друг с другом и положил их под подбородок. Держу пари, что я просто усну через 10 минут после показа. Однако, как бы ни так.

Я добросовестно хлопал после каждой модели, даже не смотря на них. Я честно отвечал на все вопросы, даже не прислушиваясь к ним. Я делился своим мнением, понимая, что никого оно не интересует.

Вокруг царила сплошная фальшь и наигранность.

Единственное, в чем я был уверен я почти пережил целый день без Миллер.

Вторая вещь, в которой я бы уверен сильнее, чем в себе я чуть не умер без нее.

И если сегодня я не услышу ее голос перед сном, я действительно могу попрощаться с собой.
Потому что нервы не выдержат.
Нет, не так.
Я.
Я не выдержу.

— Ну и как тебе показ? — спросил меня Марк, когда мы выходили в следующий зал на фуршет. — Стоит похвал, верно?

— Потрясающе! — воскликнул я и похлопал друга по плечу. — Это действительно стоило нашего внимания.

— Замечательно. — улыбнулся он и вошёл в зал, затаскивая меня с собой. — Я знал, что тебе понравится.

— И следующий показ тебе понравится в сто раз больше, я тебя уверяю.

Я натянуто улыбнулся и неоднозначно кивнул головой.
Конечно, блять, мне понравится, Марк. Но только не в этой жизни.

Ещё спустя пару часов.

Хочется всех послать, в желудке тяжесть. Около двух ночи я вскакиваю с дивана, осознавая, что я сдаюсь.

Моя грудь поднимается от тяжёлого дыхание, сердце щипит, глаза слезятся, руки трясутся. Ебаный неудачник. Сбегаю со ступенек, на ходу непонятно зачем набираю номер Энтони - это значит, что мне и вправду хреново.

Выбегая на улицу в футболке, я иду по мокрому бульвару в сторону пустынной местности, крепко прижимаю телефон к уху, надеюсь на ответ.

— Алло? — хриплый голос нарушает звук мимо проезжающих машин. — Кто говорит?

Я его разбудил.

Почему автоответчик не включен? Я не знаю, что ему сказать.
Зачем я вообще ему звоню?
Я чокнулся.

— Эээ, извини, что разбудил... Я, собственно, только хотел пожелать тебе доброй ночи.

— Кто это? Вы спятили, мать вашу?

Я сбрасываю и приземляюсь на мокрую лавочку, сжимая голову в руках.

Сука, как же меня воротит. Я нуждаюсь в голосе Миллер сильнее, чем в самых естественных нуждах. Моя крыша едет, как эта крутая тачка‚ проезжающая мимо меня.

Меня трясет, у меня удушье, я хочу пить. Я хочу...
Миллер.

Сижу неподвижно, обхватив голову руками, и выбираю между упаковкой снотворного и мостом, а почему бы а не то, и не другое вместе?

Я сидел на этой лавочке, не понимая, что мне делать. Я дал себе слова не соваться к Миллер как минимум неделю, но я прожил всего лишь день.

Я безнадежен.

И мне жаль себя.

Я сгрыз все ногти, делать больше нечего.

Пойти, что ли, поужинать?

Встав с лавочки, я вновь пошел вперёд к этой пустынной местности. Туда, где нет никого. Взял телефон в руки и послал нахуй весь мир, все просто потому, что я должен слышать ее.

Гудки долгие, бесконечные. Время тянется невыносимо долго в ожидании ее ответа. Я начинаю считать до 10 и снова.

Ну? давай же, твою мать, возьми трубку.

— Я знала, что это ты, Мурмайер. — спокойный, тихий голос рушится на мои уши, и я стою как вкопанный посреди дороги и улыбаюсь, блять, я улыбаюсь!

— Я предсказуемый? — ухмыляюсь я и иду вперёд, вперёд, нет, я не иду, я лечу, я улетаю, мне хорошо, мне божественно. Эмили ответила! Эмили ответила! Эмили ответила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то.

— Ты да. Я не могу уснуть. — спокойно говорит она и тоже улыбается.

Я знаю, что она улыбается.

— Потому что ты должна быть в моей кровати.

Мне удалось притвориться равнодушным.
Внезапная тишина напрягает, и я сам напрягаюсь.
Я шел туда, где заканчивается город.
Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины перестают ездить. Я шел медленно, и в то же время быстро. Я шел туда, где Миллер могла разговаривать со мной.
И я клянусь вам, я шел в самое прекрасное в мире место.
Я сам не знал, куда я шел.

— Куда ты идёшь? — внезапно спрашивает она. — Я слышу дождь.

— Туда, где заканчивается город. — я вновь улыбаюсь и иду медленно, засунув руку в карман. Смотрю на горизонт, где солнца уже давно не видно. Мелькают фонари, красиво переблескиваясь вдалеке.

— Почему ты не дома, Пэйтон? Ищешь приключения на свои зад? Как всегда?

— Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь над общим воспоминаниям, Миллер. — я полностью игнорирую ее, мои скулы уже болят от улыбки, а в мышцах все приятно ноет.

Я был счастлив слышать ее.

— Ты соскучился. — сделала вывод она и рассмеялась. — Господи, ты ведь и вправду соскучился!

Я вновь улыбаюсь. Я не улыбался никогда так много, потому что мне не за чем это было делать. Однако сейчас я не могу стать серьезным.

Потому что она со мной.

Она стала для меня тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя.
А сейчас я все понимал.
Не понять свои чувства было чем то явно невозможным.

Я все шёл и шёл, вперёд. Вперёд, снова вперёд, Мне было плевать на дождь. Миллер что-то там говорила, про какие-то витрины, про какие-то самолеты, боже, ну что мелит эта идиотка?

Была степь, звёздное небо под ногами, был свет, и была тишина. И тогда я посмотрел наверх, пристально вглядываясь в синеву ночного неба, и понял, где же заканчивается город.

— Миллер, я пришёл в тупик перебил я ее рассказ о каких то кошках, посмотрев по сторонам. — Тут больше нет машин и витрин. И самолётов, твоих чертовых самолётов, тоже нет. Ты мне веришь? Тут правда тупик.

— И что ты мне предлагаешь? — хмыкает она. — Прилететь и забрать тебя?

— Будь ты здесь, я бы тебя зажал в этом тупике. — спокойно ответил я и сел на мокрый песок. — Я бы тебя не отпустил.

— Ты уже отпустил меня, Мурмайер. — ледяным тоном процедила она, вызывая у меня улыбку.

Только улыбку, и не более.

— Я тебя не отпускал. Ты в надёжных руках. Этим рукам я доверяю даже сильнее, чем своим.

Возникла неловкая тишина. Миллер цокнула в трубку и, похоже, высунулась в окно.

Это было очень мило.

Она, по видимому, захотела ощутить мою обстановку.

— Я сегодня не видел тебя целый день, только утром. — сказал я, принимаясь чертить узоры какой-то палкой на мокром песке. — Я, наверное‚ буду ближе к звёздам, чем к тебе сегодня ночью . Я, наверное, просто сдохну завтра, если не увижу тебя хотя бы во сне. Но я рад, что на свете есть расстоянии более немыслимые, чем между тобой и мною.
Миллер сделала глубокий вдох, а я мгновенно почувствовал, как ее аромат наполняет мой нос и благоуханием окружает мое тело.

— Мурмайер, если у нас отношения, то что за черт происходит между нами? — спрашивает она и снова смеётся. — Мы любим и ненавидим, ревнуем, бесимся, смеемся и плачем. Ты уехал, чтобы доказать мне и себе, что мы не сможем быть вместе, но ведь, Пэйтон, мы не могли и не хотели друг друга отпускать.

Я прикусил губу, понимая, что теряю голову от ее слов. Все решает обыкновенный случаи.

— Миллер, я...

— Не перебивай меня, Мурмайер. — рычит она и вновь начинает говорить. — И расстались мы конечно же не так как нормальные люди, а грязно, отвратительно, мерзко, с царапинами, истериками, сломанным телефоном, самым лучшим сексом, слезами у колледжа и падением на асфальт. Сначала мы ещё пытались сдерживать эмоции, улыбались и говорили ни о чем, всем свои видом показывая, что можем расстаться красиво м достойно. Достойно? Мурмайер, скажи мне, достойно?

— Да. — очарованный ее словами произношу я и рисую какие-то ебаные сердечки на песке.
Господи, прости меня, но я ебнулся.

— Так вот, достойно... Наверное, как раз это слово подходит нам меньше всего. Согласен? А что теперь? — она на минутку затыкается, тяжело дышит, толи плачет, толи что-то ещё, но пытается собраться с мыслями. — Ты не доказал ни себе, ни мне, что сможешь без меня. А теперь делай все, что хочешь, потому что я, мать твою, буду ждать столько, сколько понадобится тебе, чтобы понять, что я тебя жду.

— Что? Миллер, что ты несёшь?

— Ждать до тех пор, пока ты не приползешь ко мне и не скажешь, как ты теряешь бошку от одного моего слова. Что, я не права?

— Ты каким то образом права. — отвечаю я хриплым голосом, кусая свою губу до крови. — Миллер, что происходит? Я сижу в тупике, рисую сердечки, ты плачешь, несёшь ерунду, я кусаю губы до крови, я дрожу от дождя, а небо, сука, такое красивое. Ты просто не представляешь, какое оно красивое.

Эмили молчит. Она всхлипывает с каждым вздохом, а с каждым ее вздохом всхлипываю я.

Нет, не подумаите, это просто от дождя.

— Пэйтон, я устала реветь весь день. Мои глаза скоро сомкнутся и разобьются в клочья. Что ты будешь делать с моими осколками?

— Ослепнешь, говоришь? — ухмыльнулся я и откинул в сторону эту чертову палку. — А как же твое сердечко?

— А сердечко уже давно разбито.

— Осколки постепенно станут янтарными... У тебя синии глаза, Миллер, ты в курсе? Они расцветут изнутри трещинами нежности, переполнятся теплом и вберут в себя весь золотой блеск - вот что будет. Тогда все это станет станет по настоящему драгоценным. Твои глаза, они станут янтарными, вместо синих. — тихо сказал я, сильнее прижимая телефон себе к уху. Я не хотел отпускать ее от себя. Я хотел слышать ее голос всю ночь.

Я дышал всем тем, чем дышала она. Вполне уверен, что я просто дышал ею.

— Как же глаза? Света не будет. Конец, Пэйтон. Понимаешь?

— А конец света... Что ж, если кончится свет, то я научу тебя любить во тьме.

— Но я буду вся в шрамах.

Я встал с песка и вновь посмотрел на горизонт. Я ощущал себя в невесомости, мое дыхание повторяло дыхание Миллер, ветер сковывал наши дыханья во что-то большее и уносил их с точностью и в горизонт.

— Я научусь любить твои шрамы, Миллер. — я улыбнулся. — Мне легко любить все, что связано с тобой.

__________
Я плачу, это так грустно, и сразу хорошо. Надеюсь, мне удалось передать вам все эмоции.