Дирижабль, свободный от чужой воли, летел над морем. Над холодным, солёным, как слёзы, морем. Волны бились о берег, стремились к суше, ждали кровавой жатвы. Летающий алый кит из металла и ткани нёсся в объятия холодных пучин, словно это были объятия матери.
Небо неотвратимо светлело, предчувствуя скорый рассвет, и безоблачные просторы с вечной безразличностью смотрели на мир. Небеса смотрели на трагедию мальчишки, обнимавшего брата на спине алого кита.
Они сидели, прижавшись друг другу, храня меж своих тел остатки тепла. Обессиленные от битвы и измождённые бурей эмоций. В дрожащей ладони Михаила, словно тлеющий уголёк, лежал Ковчег. Испивший сполна страданий и боли, хранивший в себе память о королях, заточивших его когда-то. Хранивший память об отце.
— Это всё, что я могу для тебя сделать... — протягивая брату жемчужину всех горя и радости рода Сириусов, сказал тихо вампир. — Юлий, живи вместе с ним...
— Мы ещё всем покажем нашу гордость Сириусов... — Юлий крепко сжимал плечо брата, смотря на того с непоколебимой уверенностью в своих словах. Он верил, он знал, что отныне, что теперь они продолжат путь вместе, рука об руку. Не может быть иначе.
— Да... Ты же и правда силён... — вампир лежал на чужих руках. Болезнь изъела его так быстро... Хотелось бы прожить ещё, но, если за возможность увидеть Юлия придётся заплатить такую страшную цену... Он готов.
— Брат?..
Серые, словно зимнее море, глаза в последний раз блеснули безграничной, по-собачьи преданной любовью, и потеряли блеск жизни. Чужое тело расслабилось — дух свободен из пут хрупкого сосуда, — позволяя последнему вздоху сорваться с потрескавшихся губ.
Смерть забирала в свои объятия самого дорогого оборотню человека, которого он только успел вернуть.
...Нет...
Ковчег чувствовал своего дуала, тянулся к нему, как тянется из мрака земли к свету солнца росток. Ковчег тонул в своём отражении, растворялся в бесконечной тьме, будто сотканной из самого тёмного часа.
На застывшее в вечном спокойствии лицо упали слёзы, даря на мгновение своё тепло, но тут же, очерчивая чужие прикрытые глаза, словно плакал не Юлий, они падали дальше. Единственное, чего желал оборотень — чтобы, как и прежде, на чужом лице были насмешка, а губы говорили едкие слова. Пусть они были бы обидчивыми. Пусть. Но их говорил бы живой, живой Михаил! Он бы смеялся над неудачами брата, а потом в утешение тормошил непослушные тёмные пряди, говоря другим, что это младший из сыновей Алексея застрелил оленя. Как же он жаждал хоть её на мгновение услышать чужой смех, увидеть радость в серых глазах, ощутить тепло объятий и бесконечность говорить или молчать о чём-то своём, непонятному другим...
...Нет!
Ковчег, маленькая жемчужина в ладонях брошенного судьбой подростка, вспыхнула ярче тысячи солнц, ослепляя. Он проникал под кожу магмой, проникал в каждую частицу тела, заполнял своей безграничной, чудовищной силой. Он проникал в самые тёмные уголки сознания, и голосами погибших в страшном геноциде Сириусов спрашивал:
«Чего же ты хочешь, дитя? Чего жаждет душа моего хозяина, сосуда моей силы?»
— Верни... Верни мне моего брата... Верни Михаила!..
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Бремя Ковчега
Fanfiction"Взлетают вороны, кружатся над пепелищем. Такой ценой досталась мне эта мудрость? И видимо, чтоб стать светлее и чище, Нам нужно пройти по горящим углям. Упавшие в воду мосты однажды Исполнят неосуществимое. Под пеплом опять прорастают цветы И Солнц...
