Снег с лавандой.

***

Сынмин часто сжигал старые книги, альбомы, в том числе будь то просто листами с его записями, или карандаши с красками, которыми он любил рисовать. Он днями напролёт сидел на крыше, глядя на звёзды и пересчитывая их, глазками ища единственную, похожую на него. Он любил холодными зимними вечерами сидеть у окна, укутавшись в тёплый плед и смотреть на падающие снежинки, что одиноко порхали в воздухе. Он всё время пользовался лавандовым шампунем, чтобы хоть так прочувствовать запах его чёрных волос. Он любил ходить в магазин за фисташковым мороженым и земляникой, а после проходить через тёмный переулок, где вечерами они стояли и обнимались до часу ночи. В его квартире не было ничего лишнего, кроме их совместной фотографии на кухне. Он любил просто смотреть в окно, зная, что они скоро вновь встретятся. Он просто надеялся всем своим сердцем, что вскоре, не важно когда, но он снова увидит его и ту бездну в его взгляде. Он засыпал с мыслями о его красивых ладонях, карих глазах и милой улыбке.
Он забыл, что значит «любить». Он забыл, что значит «быть любимым». Он помнил лишь нескончаемую тьму в тоннеле и высветленное фото на могиле Чанбина.

*полгода назад*

Дождь лил уже третий день подряд, не желая прекращаться. Время тянулось очень медленно, а холодные капли стекали по окну маленькой квартиры. Тучи заполонили небо, не давая солнцу протиснуться сквозь них.
Конец ноября.
Ветер ворвался в комнату через приоткрытое Чанбином окно, быстро добираясь до кровати и залетая под тёплое одеяло. Тело обдало холодом, от чего на нём появились мурашки, а ноги автоматом подтянулись поближе к себе, дабы согреться.
— Бинни, ты обалдел? — вставая с кровати и направляясь к сквозняку, сонным, с хрипотцей голосом произнёс парень. — Так и заболеть легко. Раскрылся тут. Жарко чтоли? Лето?
— Отстань, — Со зажмурился от света, что падал из окон, — не злись. Было через чур душно.
— Можно ведь было открыть на кухне.
Мин открыл дверь и его обдало ледяным воздухом, исходящим с конца квартиры, взъерошивая карие волосы и влетая в комнату, заставляя брюнета сильнее кутаться в зимнее одеяло.
— Дурында.
— Не пыхти.
— Вставай давай, я околел.
— Встаю, — тихий голос долетел до левого уха, тёплые губы задели холодную шею, а руки нежно обвили мужскую талию.

Всё это звучит слишком романтично, будь то даже нестандартная любовь, правда как то было плевать. Им были важны лишь их чувства.
Они любили до потери пульса, до остановки сердца, до приятного покалывания в груди. Они любили до последней упавшей снежинки этой зимы и вновь ждали первую, такую маленькую и холодную, но по своему горячую и обжигающую. Они любили до последней искорки в горящем камине, вновь и вновь разжигая дрова. Они любили до последней капли шампуня, на следующий день покупая новый. Любили до последней ягоды земляники в квартире, выбегая на улицу за новой порцией. Любили до последней звезды на небе, засыпая к утру, а ночью вновь пересчитывая их. Любили до последнего цветка лаванды, оставаясь в ожидании следующего тёплого июня. Любили до последней ложки фисташкового мороженого, доставая из морозилки новую упаковку.
Они любили друг друга. Они понимали друг друга. Они поддерживали друг друга. И этого было достаточно.