На кончиках пальцев

...

— Сережа! — звучит громогласный голос из коридора. Юноша, что поднес спичку к чуть загнувшемуся фитилю, вздрогнул, едва не выронив дощечку.

— Владимир Владимирович! — откликнулся Есенин, опомнившись лишь тогда, когда пламя стало жечь подушечки пальцев. Тихо выругавшись, он задул огонь, отбрасывая спичку к горке других. — Сколько раз я просил не пугать меня!

— Чудище литералли, а я сколько просил тебя не пить? — послышался шорох снимающейся одежды, а затем плавные шаги.

— Ну так я и не пью! — вспыхнув от возмущения выдал Сережа.

— Ну дак и я не намеревался пугать тебя, — вошедший в комнату мужчина пожал плечами. Обведя взглядом несчастный вид имажиниста, а рядом увидав горку истлевших спичек, поэт недовольно закатил глаза. — Не доведёт тебя до добра твоя любовь к свечам, Есенин. Ох не доведет, — хрустнув костяшками, Владимир подошел к Сергею ближе, аккуратно перехватывая тонкую кисть с обожженными пальцами. — Что ты тут вообще сообразить пытался?

— Совсем меня счастья лишить хочешь? Просто они то ломались, то я слишком сильно вздохну, — буркнул Сережа, приникая к груди обтянутой черного цвета водолазкой, а затем подымаясь на мыски, утыкается в подвернутый ворот. — Опять курил, — Володя на тысячу процентов был уверен, что Сережа сейчас сморщил нос.

— А я что же, не счастье значит? — пробасил Маяковский, игнорируя последнюю фразу парня.

— Счастье, Володь, счастье. В одном тебе только и заключается мое счастье, — Сергей приподнял голову, проницательно вглядываясь своими синими глазьями в мужчину. И в совокупности с его словами это выглядело настолько отчаянно, что на секунду, Владимир растерялся.

— Да я ж в шутку, Сереж, — он сглотнул, касаясь губами светловолосой макушки. — Пальцы мне твои жалко. Иногда кажется, что ты специально спички о себя тушишь, ей Богу! — Маяковский сжал губы в линию, подымая ладонь Есенина на уровень глаз, рассматривая многочисленные ожоги.

— А чего их жалеть-то? Да и с чего бы мне их о себя тушить! Я дурак по твоему что ли? — хмуриться парень, отрываясь от широкой груди Маяковского.

— Есть немного, — затаенная улыбка прячется в уголках губ. — Да и как это «чего жалеть»?! — мужчина сводит брови к переносице. — Они у тебя во какие красивые, музыкальные, — Владимир обводит тонкий длинный палец Сережи, целуя местами вздутую и заалевшую кожицу.