***
У Эйджиро не было на это права.
Не то чтобы он что-то не то делал, говорил, или как-то не так себя вел, просто каждый раз, когда смотрел на Мидорию, глубоко внутри Эйджиро понимал — то, что он испытывает, глядя на роковую россыпь веснушек на чужих, совсем не женственных плечах, руках и контрастно милом лице — неправильно. Он виновато улыбался, стыдливо отводил взгляд, смотря куда угодно, только не в проницательные зеленые глаза, и чувствовал вину. Двойную — перед Мидорией за что-то, чего даже не совершал, и перед собой — за то, что так ничего и не предпринял.
Это было как-то очень трусливо, не по-мужски и гадко, но Эйджиро ничего не мог — или попросту не хотел — с собой поделать. Поэтому, когда их с Мидорией на стажировке поставили в пару, он смог выдавить из себя только слабую ошарашенную улыбку и неуверенное: «Давай постараемся». Мидория тогда странно посмотрел, поджимая губы, и быстро отвел глаза, вяло поддержав.
И за эту их внезапную, непонятно откуда взявшуюся неловкость Эйджиро тоже чувствовал свою вину. Будто он все-таки сделал что-то из того, о чем думал вечерами, пялясь в потолок, краснея и натягивая одеяло под самый подбородок.
Просто в темноте слишком хорошо думалось. И мелкие пятна теней на потолке тоже напоминали ему веснушки. Как и звезды на темном небе, камни на дороге, случайно рассыпанный перец и еще куча других, совершенно не связанных вещей...
Эйджиро старался быть честным — с собой, да и вообще, потому что мужчина не должен лгать, ведь ложь, как и бегство — признак трусости. Поэтому он даже не пытался избегать Мидорию в надежде, что это странное наваждение пройдет самостоятельно, если ежедневно себя превозмогать.
Через неделю постоянного присутствия рядом он добился только того, что Мидория совсем расслабился, начал проще реагировать на «дружеские» прикосновения, а фантазии обрели новые подробности. Например, оказалось, что веснушки бывают даже на шее — их видно из-под костюма, сзади, у самого основания, где зеленые кудрявые волосы сходятся тонкой полоской и переходят в незаметный, какой-то совсем детский светлый пушок. И если раньше в своих мыслях Эйджиро позволял себе только смотреть — на веснушки, на самого голого Мидорию — которого до всего этого личного кошмара видел, наверное, сотню раз — со спины, потому что в лицо ему он заглянуть бы точно не рискнул, то теперь ощущал, что готов зайти дальше.
