— Что вы там говорите, дядя Александр Аркадиевич? Ничегошеньки не слышно, — она чуть охает оттого, что телега в этот раз как-то особенно резко подпрыгивает на высокой кочке узкой двуколейки. Шляпу приходится придерживать рукой.
— Да говорю, барыня, вы как подснежник осенью — не вериться ажник чудно. Вот барин обрадуется, со счастья и раздобреет весь, что вы приехали.
Он оборачивается к ней, отрывая взгляд от своей лошади и улыбается, как будто доброй родственнице. Его грубые руки разжимают кнут, покойно лежащий на коленях, почти сливаясь с вытертыми черными штанами.
— Ой не ругайтесь, Александр Аркадиевич, добрый он, ну поругивает вас, да за дело. За пьянство, между прочим. А так, добрый, добрый...
— Ну вам виднее, барыня Асия Миколаевна. Мы люди простые, лишь бы оброк не повышали, а там чай проживем. Да я и в дом не вхож, простые мы люди, простые деревенские, — раздобрила его девчушка, хотя и не хотел признавать этого крестьянин.
Давненько барин на него разругался, как жена его заболела, а он запил — вызвал к себе и ругал последними словами. И больше был Шура не в почете, хотя видный человек на деревне, столярничает, на ярмарку частенько ездит приторговывать. Барин забыл, а она ишь помнит, даже по отцу называет, как дворовых. Чудная.
— Ничего нового не случилось в уезде нашем или в губернии? Так уж не терпится новостей послушать, как воздухом подышать, — оборачивалась она к крестьянину.
— Что вы такого от меня хотите, я в этом силы не имею. Дуло страшное по ноябрю, да с недели две дождя не было, много дворов по губернии погорело. А еслей вы про слухи какие, это к бабам нашим надо, я в этом не знаток, все больше по хозяйственному. Для нас, как говорит ваш племянник, Асия Миколаевна, все это «высокие слишком материи», — он улыбается уголками губ, да, засмущавшись, не вступает больше в разговор.
А она закрывает глаза и наслаждается таким богатым воздухом — все больше в нем терпкого запаха травы на выпасе и ячменя молодого, чуть с примесью настолько большого количества трав, что ведущей не различишь. Мимо так быстро проносятся пашни, «лесополосы», как называл свое европейское нововведение дядя, речка где-то вдалеке. Она так любила убегать и купаться в ней летом, маленькой еще. Вообще везде любила бегать, особой разницы на самом деле не видела, гуляя с дворовыми, чем заразила дворянских ребят всего уезда и страшные вызывала скандалы, даже собирались писать ее отцу в Петербург возмущенные родители.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Почему стоило вернуться
Historical FictionВернувшись в отпуск в родное имение с Кавказского фронта, молодой офицер решает пойти наперекор отцу и устоявшейся рутинной повседневности, уехать. Он встречает любимого друга детства, милую родную душу. Поймет ли она его? XIX в. 1840-е