Я кричал, тянулся к нему, но не мог приблизиться ни на дюйм.
На запястьях наручники; я прикован к ржавой трубе, по которой ползают мокрицы. Очертания подвала едва различимы в свете тусклой лампочки. Она часто мигает — вот-вот потухнет, оставив нас троих в темноте.
Джером прикован к трубе напротив меня, но он не кричал, не вырывался, словно уже смирился с неизбежным. На его лице безграничное отчаяние: брови надломлены, рот испуганно приоткрыт. Он немигающим взглядом смотрел на Скэриэла, как будто боялся, что если моргнёт — тот исчезнет.
— Скэриэл! Пожалуйста! — испуганно крикнул я ему и затем обратился к металлической двери: — Пожалуйста, кто-нибудь! Он умирает! Помогите!
Скэриэл лежал между нами с ножом в груди. Кровь медленно окрашивала грязный пол. В тусклом свете она сделалась практически чёрной. Или мне это только казалось.
— Пожалуйста... — промолвил я куда-то в сторону. — Спасите его...
Слёзы заливали глаза. Запястья саднило там, где серебристый металл натирал кожу.
Я вновь посмотрел на Скэриэла. Он не двигался, не издавал ни звука. Чёрная рукоять ножа торчала из тела. Его руки были скованы наручниками за спиной. Он лежал как тряпичная кукла посреди грязного подвала. Я не видел его лица, спрятанного под тёмными волосами. Мне так хотелось дотянуться до него, заправить прядь за ухо — его любимый жест.
— Всё кончено, — вдруг тихо произнёс Джером и впервые за всё время нашего пребывания в подвале поднял на меня сочувствующий взгляд. — Это конец.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Песнь сорокопута
Подростковая литератураОтец учил Готье тому, что каждый должен знать свое место в этом мире. «Чистокровные правят. Полукровки работают. Низшие разрушают». Джером с детства уяснил только одну истину: «Чистокровные празднуют. Полукровки прислуживают. Низшие страдают». Их м...