Он прощал Славе разную хуйню. Он терпел его переменный алкоголизм, частое отсутствие дома и непонимание границ. Он стерпел даже публичное унижение, которое разрушало его изнутри не самим фактом публичности, а смыслом сказанных слов. Мирон терпел, ничего не требуя взамен. А Слава был просто слишком гордым хуем.