На рассвете Сага вырезала спички. Это была тончайшая, ювелирная работа, к которой, впрочем, она прибегала только как к способу медитации.
Резные палочки с яркими кончиками летели к сотням таких же.
Северный ветер пронизывал тело, забираясь под выцветшие узоры тряпок.
Потоки ледяного воздуха раскачивали деревянные бусины, увитые не носящими смысла иероглифами и рубцами. Запорошённый кряж склонялся над зыбкой долиной, перекатывая индевелые глыбины.
По пустынному простору подобно туману стелились снежные облака. Сага знала, что, рискни она спускаться в царство инея сейчас, снежная слепота мгновенно отвела бы ей личное ледяное надгробие.
Северное небо отличалось режущими оттенками. Ядрёные цвета рассекали друг друга, почти не смешиваясь, и как будто поворачивались вниз, делясь величием с пустошью, а не со смотрящим.
Плавающий гул ветров незаметно вводил в забвение, прячась за мороком полых флейт и натужного дыхания.
Девушка отбросила спичку и взрыхлила угами снег. Ботинки когда-то были цвета шиповника и подарены немолодым южанином, что в знак дружбы разрезал струны своей арфы. Сага тогда подумала, что тратить шёлковые струны ради символизила - просто неразумно.
Накануне того утра они с матерью пересекли границу очередного королевства. Сага не знала даже названия их нового пристанища, как она и не знала, куда теперь направилась безумная, что подарила ей жизнь.
Действительно, мать Саги была той самой женщиной, которую можно было бы назвать местной сумасшедшей, да только за ней не успевало закрепиться это прозвище - нигде она не оставалась дольше, чем на несколько недель.
Мать Саги всё шла и шла куда-то и искала что-то, о чём никому, и даже ей самой, знать было не дано. Только она всё брела и брела, говорила о странных вещах со странными людьми и молилась.
Молилась всегда в разных церквях и разным богам, то рассекая ладони и орошая кровью идолов в кругу благовоний, то истошно вопя на судей, дававших ей ложные видения.
Непостижимым был сам факт существования у этой женщины ребёнка. Когда бы она нашла время и человека, готового иметь что-то общее с полоумной странницей? Так что Сага не удивилась бы, узнай она, что мать выкрала её или подобрала на улице, ибо "тогдашний её бог снизошёл к ней с просветлением". Вот только девушка всё плелась и плелась за этой женщиной, ведь куда бы она пошла? Или так Сага оправдывала свой непрекращающийся поход до того, как обнаружила способность матери оказываться в страннейших местах со страннейшими людьми.
Так, например, девушке доводилось спорить со столетним летописцем о войнах забытых империй, учиться вытачивать наконечники из пайкерита* у блуждающего кудесника или складывать мозаику с изображением Рагнорёка под присмотром паломника-калеки.
