Мы всего лишь друзья

Часть 2, в которой Лиса сбегает из дома

— Ну как такая красотка, как ты, до сих пор живёт одна? — Чонгук чуть ли не с палочек кормил художницу, рисующую солнце над морем. Краска, ею используемая, походила на цвет волос самой девушки, и Чон улыбнулся — действительно, Лиса ведь была его солнышком, личным, персональным, когда, конечно, не включался кран вдохновения.

— Жилплощадь не позволяет, — короткий и хмурый ответ, и Лиса прожевала мясо, проглатывая. — Чего ты вообще со мной возишься?

Чонгук, незаметно от девушки, сам опробовал то, что приготовил. Мясо недосолено, лапша, найденная у Лили в квартире, немного слиплась. В принципе, сойдёт. В крайнем случае, если Манобан совершенно разочаруется в кулинарных способностях друга, она будет готовить сама.

— Потому что ты мне нравишься, — достаточно просто сказал парень, наблюдая за тем, как тонкая кисть, прорисовывающая какие-то жилки на солнце, замерла. — Что? Рисуй дальше.

Когда ты влюблён в кого-то, третий человек, признающийся в симпатии, выглядит для тебя нелепо. А если это твой друг, так вообще возникает вопрос — «какого хера?» Это же появилось в голове и у Лисы, когда она расширенными глазами посмотрела на друга, что пил чёрный кофе, сидя на её набросках, которые покрывали пол. Чонгук понял, что разгрести все эти бумаги никак, потому и привалил свою пятую точку буквально на чьё-то лицо.

— Ты придурок? — Лиса грозно смотрела на оторопелого Чона, который ожидал чего угодно, но только не такого обращения. — Мы всего лишь друзья, Чонгук! Если не можешь выбить эту дурь из своей головы, я тебе помогу.

На молчаливый вопрос был один ответ — девушка, вскочив на ноги, подхватила мольберт и со всей своей девичьей силы ударила парня по голове, оглушая, заставляя упасть между наброском дерева и чудной рыбы. Чон даже охнуть не успел, как Лиса, всунув ноги в растоптанные балетки, выскочила за дверь, оставляя квартиру нараспашку открытой.

Девушка редко пользовалась лифтом — вместо этого бросилась вниз по лестнице, холодея от того, что, возможно, Чон потерял сознание. Порой она была слишком импульсивной, чтобы соображать трезво, и после совершённого действия корила себя. Так было и сейчас.

Город только-только просыпался, и Манобан почувствовала, как сморщилось её лицо. Будь её воля, она бы уехала к чертям собачьим из Сеула, подальше от цивилизации, слушала бы Лану дель Рей или The Neighbourhood и ежедневно практиковалась в рисовании, только вот исполнить мечту было невозможно — родители поставили ультиматум в своё время, и теперь двадцатидвухлетняя художница буквально вынуждена жить в столице.