В дверь звонят — причем, весьма настойчиво. Но Какаши лишь сонно ворочается, со всей вальяжностью закидывая руку на чью-то весьма объемную женскую грудь. Мягкая.
Чью-то — это потому что он вчера опять засиделся в своем кабинете, а какая-то работница, видимо вконец обнаглев, залезла ему… нет, не на стол — Какаши бы сразу выставил её за дверь — а под. Под стол.
Вы только не подумайте: для него служебные отношения — табу. Но ведь одно исключение не повредит?
Кстати, насчет исключений: Харуно Сакура в очередной раз не явилась «на ковер». Вчера он прождал её с десяти утра — даже пришел вовремя! — и так и просидел до самой ночи. В конечном счете, сорвался на своей же сотруднице — правда, та была до жути довольной, когда Хатаке на нее орал. Знала, чуяла ведь, что после будет секс.
С Харуно было сложнее. Нет, с ней было не просто «сложнее» — с ней было адски тяжело. Особенно когда она мастерски скрывалась от него в своем Госпитале. В это страшное продезинфицированное место Какаши даже за поцелуй бы не согласился прийти. Но за два бы подумал…
Харуно еще та заноза: отчеты отправляет, а перепроверить, видно, не судьба. И в Резиденцию — ни ногой. Дела у нее, понимаете ли.
В двери уже откровенно стучат и тарабанят. Открывать — вот честно — совсем неохота. И чего соседям не спится? Отдыхать больше надо — тем более в законные выходные. А ломиться в чужую квартиру — признак дурного тона.
Но у Какаши нервы отнюдь не железные, а дверной звонок такой противный, что впору уже встать наконец с футона и гаркнуть злое и невыспавшееся: «Чего надо?!»
Только вот… не такой он темпераментный, чтобы выплескивать свою утреннюю злость на первого попавшегося человека. Для таких целей существует подушка — ну в крайнем случае зеркало в ванной.
Поэтому, взяв себя в руки, Какаши тащится до прихожей, шлепая босыми пятками по полу. Расстрепанный и немытый.
Зато — полуголый. И да, ему плевать, что на лестничной площадке как в небезызвестной Стране Снега. Так же промозгло и сыро. А еще холодно.
— Простите, у вас соль есть? — голос — пискля писклей. И Какаши уже хочет хлопнуть дверью (и ради вот этого ему трезвонили в шесть утра?!), когда зачем-то поднимает глаза.
Пришла, наконец. Естественно, навсегда. Пожалуйста, распишитесь.
Сакура до смешного беспомощная: приоткрывает рот, силясь разорвать тяготившее её молчание, а потом… задерживает взгляд на его обнаженном торсе.
Ему вдруг становится странно неловко. Только вот… что Харуно Сакура тут забыла? Мотаться через всю деревню за одной лишь солью — она там случайно не заработалась?
Харуно, видимо, еще не отошла от его шикарного телосложения — даже заикаться начала, стоило открыть двери пошире и опереться рукой о косяк:
— С-соль есть?
Да есть, есть. Проходите, просим.
Однако здравый смысл яро отвергает эту весьма соблазнительную идею: в кровати-то до сих пор находится живое существо, и что страшнее всего — женского пола!
Такими темпами Хатаке опустится до уровня местного бабника, которого еще и на молоденьких тянет. Тьфу.
Поэтому он моментально пропадает за дверью, плотно прикрывая её на всякий случай и заверяя Сакуру, что «сейчас всё будет».
Естественно, на кухню он идет в последнюю очередь — выгнать бы сначала кошку, которая нежилась в его постели и совсем не собиралась оттуда вылезать.
Шикая на уже проснувшуюся девушку, Какаши призывает ту к благоразумию и — даже без всяких истерик, что само по себе удивительно — вытуривает её в окно.
Счастливого полета, так сказать.
Да, Хатаке Какаши прекрасно знает, какой он на самом деле моральный урод. Но не обязательно об этом визжать, падая на проложенный совсем недавно асфальт, — лучше б сооружала себе в срочном порядке подушку безопасности. Хотя… она же кошка — ничего, приземлится как-нибудь на четыре конечности.
Благополучно избавившись от улик, Какаши со спокойной совестью несется на кухню. Соль… да нет у него никакой соли! Только голова, кажется, уже совсем не варит, потому что, возвращаясь к ждущей Харуно Сакуре, Какаши ляпает первое попавшееся:
— Соли нет, но чай имеется.
***
