- Ты мне доверяешь?

-

Больно. Юнги ещё сильнее руки на животе сжимает, зажмуриваясь. Кутается в одеяле, зарывается с головой, внутри только одним горя, чтобы эти проклятые боли прошли. Смазка неспеша сочится по бёдрам, обжигает их, попадая на простынь шёлковую, что пропиталась ею насквозь уже за тот короткий промежуток времени. Юнги любит шёлк, это не скрывает. Любит холодную нежную ткань ощущать на теле, вот только, сейчас она горячая, как и сам омега.

Сглотнув, Юнги рвано выдыхает, прижимая ноги к груди сильнее. Одного хочется, ясно и так всем. Хочется того, на что омега в силу своего прошлого поставил крест. Запрет, вето, что не нарушается до сих пор, держится с первой течки. Боится Мин, не может. Больно до безумия. Альфу хочется телу, оно уже всеми своими намёками, да что там намёками — прямым текстом доказывает это. Альфу хочется, который по телу касания пустит, что будут внутри ощущаться и помогут. Что позволит наконец-то расквитаться с инстинктом и облегчённо выдохнуть, после в глубокий и долгий сон, полный спокойствия, провалиться — единственное желание сейчас, к которому тягу омега питает безумную.

Юнги касается. Водит по оголенной бледной грудной клетке, кончиками пальцев задевая соски, от чего негромко охает тут же, внутри от стыда сгорая. Постыдно сейчас за такое, очень. Водит ещё. Задевает, губу закусив от того, насколько ему хорошо и приятно от таких действий. Поддаётся своим же действиям навстречу и краснеет (хотя, куда ему ещё сильнее), сгорая от извращенности собственной. Это помогает лишь чуток, ибо организму ласк мало. Всё, чем неконтролируемое желание можно было заставить исчезнуть, находится в родной квартире, в коробке под кроватью, далеко от него. Рука не вариант: одной дрочкой не удовлетворить всю жажду, без внутреннего проникновения не получится угомонить. Страдать остаётся только лишь.

Юнги промок. Промок от собственного пота, что стекает со лба к губам, заставляя соленость ощутить, подбородку и щекам. Промок везде, в прямом смысле слова этого. Промокли и простыни, и одеяло, в которое омега завернулся с ног до головы, ибо с самого детства считает это самым безопасным убежищем, и одежда, снятая с тела, стоило через порог спальни переступить.

Бергамот. Нотки яркие, смешанные со сладостью меда. Они тянутся по спальне предательски, наверняка выходят и за пределы запертой на замок изнутри комнаты, подставляя омегу сильнее, за что в свою сторону ненависть только возрастает. Закрылся тут, дабы никто не мог попасть, никому себя в таком жалком, шлюшковатом и беспомощном виде показать не хотел. Стереотипов об омегах слишком много слышал, слишком много видел. Следовать им до боли противно. Феромон тянется вязко, заполняя все возможное уголки, как и боль внутри Мина.