связанные

часть 3.

Когда удовольствие достигает своего апогея – его легко спутать с болью. Когда ненависть становится слишком сильной – ее не отличить от любви.
Я уже давно проник в тебя. Впитался с туманами, мелким дождем, крепким чаем, и с каждой секундой, что отсчитывает твой Биг-Бен, я забиваюсь внутрь тебя все сильнее, как ливень сквозь соломенную крышу.
Диффузия. Взаимное проникновение.
Потому что и ты разрастаешься во мне раковой опухолью.
Мне хочется выцарапать тебя, разодрать ногтями собственную кожу и вышвырнуть вон – но тогда пришлось бы раскромсать все мое тело и выжечь каждый миллиметр.
А еще мне хочется засунуть пальцы в твой высокомерный рот и чувствовать, как влажный язык будет гладить их.
Клубы дыма выскальзывали изо рта и витиеватыми, живописными узорами поднимались к потолку. Ластились к нему, после чего растворялись в воздухе, пропитывая своим запахом каждую безделушку моей спальни.
Сжимать сигарету в зубах было так же привычно, как ненавидеть каждый взмах твоих коротких ресниц.

***
Ирландия и Уэльс уехали на неделю на Бермудские острова. Они давно уже отпрашивались у Англии, изнывая под промозглыми дождями, и вот, наконец, двумя беззаботными птицами упорхнули на песчаные берега, омываемые беспокойным морем.
Изменилось ли от этого что-то?
Да. Наверное. Теперь приходится самому готовить завтрак.
И можно раскидывать вещи в общих комнатах, не опасаясь, что Уэльс устроит мне жуткую головомойку.
— Шотландия.
— Да, родной?
— Либо ты перестанешь курить в комнатах, в которых бываю я, либо отправишься жить на улицу.
Я приоткрыл губы, позволяя выскользнуть наружу серому дыму, который, наглотавшись моего дыхания, был еще чуть теплым.
— Извини, ничем не могу помочь. Старая привычка, знаешь ли.
— Привычка курить?
— Привычка отравлять тебе жизнь, — я улыбнулся, снова затягиваясь.
— Я уже миллион раз просил не курить дома.
— А я не считаю это место домом.
— Скотт…
«…еще слово, и я засуну эту паршивую сигарету тебе в горло».
«…если ты не заткнешься, я выбью из тебя все дерьмо».
«…закрой пасть, пока я не заставил тебя сожрать весь этот чертов пепел».
Всего лишь несколько возможных вариантов окончания фразы. Но Англия, конечно же, не выбрал ни один из них. Это же Англия.
Он просто подошел и выхватил сигарету из моих пальцев, собственноручно затушив ее о стеклянное дно пепельницы.
— Проветри здесь.
Дверь за ним закрылась совсем тихо.
И это все? Я, черт возьми, зря тут сидел?
Я догнал Англию уже в коридоре, и что-то в очертаниях его напряженно прямой спины выдавало его с потрохами – он ждал, что я пойду за ним.
— Эй, чайная башка, куда ты так спешишь?
— Куда-нибудь, где тихо.
— На военные учения своих солдат? Они такие увальни, что тише места, чем твоя армия, просто не найти.
— Очень остроумно.
Он все еще шагал по коридору впереди меня и сквозь криво натянутую маску спокойствия то и дело пробивались чуть-чуть слишком нервные жесты. Тебя раздражает, что я ступаю по твоей тени?
— Знаешь, на что это похоже? – Артур остановился у двери в свой кабинет и положил узкую ладонь на ручку. – То, что ты делаешь со мной? На революцию. Когда твое тело разрывают на части, а голову будто вскрывают тупым консервным ножом. Когда твои люди дерутся и умирают на твоих же землях, чтобы переписать политику и историю, и ты не понимаешь, на чью сторону вставать, кого поддерживать, за кого сражаться. И с этим ничего нельзя поделать, остается лишь терпеть и слушать, как шипит твоя кожа, пока ее разъедает кислота революции. И то же самое сейчас, когда ты дышишь мне в затылок.
Я не успел ничего сказать, как массивная дверь захлопнулась перед моим носом.
Ненавижу тебя. Ненавижу, слышишь? За все те сотни раз, когда ты вот так оставлял меня в бессловесном вакууме.