Бремя страстей человеческих/продолжение

93

На другое утро Милдред молчала и дулась. Было воскресенье; она просидела в своей комнате, пока не пришло время готовить обед. Готовила Милдред плохо – все, что она умела, это поджарить отбивные котлеты или бифштексы; к тому же она не знала, как по-хозяйски использовать отходы, так что Филипу приходилось тратить больше, чем он рассчитывал. На этот раз, подав на стол, она уселась напротив, но есть не стала; он спросил ее, в чем дело; она сказала, что у нее разболелась голова и нет аппетита. Филип был рад, что ему не надо сидеть вечером дома: Ательни встречали его с распростертыми объятиями; Филип был не избалован, и ему приятно было сознавать, что все в этом многочисленном семействе ждут его прихода. Когда он вернулся домой, Милдред уже легла спать, но на следующий день она все еще дулась. За ужином она сидела, надменно нахмурив брови. Филипа это раздражало, но он повторял себе, что должен быть чутким и прощать ей многое.

– Что это ты все время молчишь? – спросил он ее с улыбкой.

– Мне платят за стряпню и уборку, я не знала, что от меня ждут еще и разговоров.

Ответ был нелюбезный, но, если им предстояло жить бок о бок, ему лучше было постараться наладить отношения.

– Ты, верно, рассердилась на меня за тот вечер, – сказал он.

Тема была довольно щекотливая, но, ее, по-видимому, нельзя было обойти.

– Ты это о чем? – спросила она.

– Пожалуйста, не сердись. Я не стал бы просить тебя переселиться ко мне, если бы не хотел, чтобы наши отношения оставались чисто дружескими. Я предложил это потому, что, как мне казалось, тебе нужен свой угол и время, чтобы оглядеться и поискать работу.

– Ах, не воображай, будто для меня это так важно.

– Я вовсе этого не воображаю, – поспешил он ответить. – И не думай, что я тебе не благодарен. Я ведь понимаю, что третьего дня ты заботилась только обо мне. Но у меня к этому не лежит душа, и тут уж ничего не поделаешь, не то мне все покажется ужасной гнусностью.

– Вот чудак, – сказала она, глядя на него с любопытством. – Что-то я тебя не пойму.

Теперь она на него не сердилась, но была озадачена; она никак не могла взять в толк, чего он хочет, однако пришлось подчиниться; ей даже казалось, что он ведет себя как-то очень благородно и заслуживает уважения, но в то же время он был ей смешон, она его несколько презирала.