Ведь они просто играли в шахматы

***

Она появилась в его жизни очень естественно. Как будто всегда там была.

Просто села рядом с ним на диван и разложила шахматы. А потом жестом показала: «Сыграем?». И он просто сделал первый ход. Как будто так и надо было.

Он не знал как ее зовут, какую должность занимает и где живёт. Он даже не знал наверняка, как она выглядит. Но он не спрашивал. Как и она, впрочем.

Они вообще ни о чем не говорили. Просто каждый день в четыре часа она садилась рядом на диванчик и раскладывала шахматы.

Они не здоровались и не прощались. Просто когда ее часы — а это единственная вещь, которую он о ней точно знал, ее часы — извещали чуть более громким тиканьем о том, что прошел уже час, она записывала в блокнотик расположение фигур, вставала и уходила, легко улыбнувшись на прощанье. И приходила на следующий день.

Иногда, правда, она пропадала. Но всегда, всегда закончив сначала начатую партию. И никогда, никогда не пропадая больше, чем на один день.

Многие, проходя мимо дверей в комнату, поглядывали многозначительно и шептались. Но ведь он, да и она знали, что просто играют в шахматы. Жаль, другим этого не объяснить.

Ведь и с друг другом они никогда не разговаривали. Просто переставляли фигуры на доске.

За это он ее и ценил. За то что она не задаёт глупых вопросов, не пытается нарушить личное пространство, не шутит, не делает ничего нелогичного.

Пожалуй, это было самым главным. Ведь сколько бы людей он не знал, у каждого поступки были через раз нелогичными. А он этого не понимал.

Но ее… Ее он, пожалуй понимал. Понимал, и в то же время нет. Потому что они ведь просто играли в шахматы.

И казалось, что так будет вечно. Но однажды она не пришла.

Нет, он даже не заметил этого, но к концу дня понял, что прошлую партию они так и не доиграли.

И это было странно. Как и то, впрочем, что она не пришла на следующий день. И на послеследующий тоже.

В медотсек он не пошел. Трудно было бы объяснить, кого он ищет. Ведь он не знал даже, как она выглядит. Как-то не вглядывался. Да и она, наверное, тоже. Ведь они просто играли в шахматы.

Хотя, если бы он встретил бы ее на улице, или где-то ещё, они бы узнали бы друг друга.

И именно поэтому он просто взломал системы медотсека и долго копался в журналах и картах. Пока не наткнулся на ее фотографию. Отчего-то он точно знал, что это она. И с удивлением всматривался в смутно знакомые черты лица.

А потом он начал читать. Половину диагнозов он не понял, но точно знал почему-то, что она болеет чем-то серьезным.

Вернее, он думал, что болеет. Пока не наткнулся на маленькие, черные, бездушные буквы: «умерла…».

И тогда он понял, что не все не будет прежде. У него не щемило в груди, не плыли круги перед глазами, да ему даже не было грустно.

Он просто констатировал факт: как прежде не будет. И понял, что успел к ней привязаться.

И на следующий день он замер перед знакомыми дверьми, будто не понимая, что тут делает. А потом развернулся и пошел к себе.

Он больше не заходил в эту комнату. А в каждой девушке искал хоть призрак, хоть часть ее.

Но, несмотря на это, он не грустил. И не скучал.

Ведь они с ней просто играли в шахматы.