Какая разница

Глава 36

Тихий перебор струн звенел в вечернем воздухе, смешиваясь с тонким ароматом сине-сиреневых цветов, устилавших поляну. Сяо Чжань не был силен ни в ботанике, ни в музыке, но откуда-то знал, что звучит гуцинь, и цветы называются горечавка. Музыка удивительным образом подходила этому месту – легкой туманной дымке между стволами бамбука, усыпанной светлым гравием дорожке, одинокой сосне на краю поляны, бледно-синему предвечернему небу, лиловым россыпям цветов.

Красивая мелодия была насквозь пронизана грустью. Как одинокая слеза, стекающая по лицу сильного мужчины. Словно гуцинь безнадежно звал кого-то, кто ушел слишком далеко, так далеко, что уже не мог услышать. Но он не мог не звать, не мог отпустить, потому что мужчины не сдаются, потому что истинную любовь нельзя разрушить, она вечна, как вселенная. Ветерок шелестел листвой, и хотелось попросить его быть потише, не заглушать этот печальный, рвущий душу зов.

Не о нем плакал гуцинь, не его умолял вернуться, но сердце Сяо Чжаня болело от невыразимой тоски. Он сделал несколько осторожных шагов и понял, что гравий не скрипит под ногами, и вообще что-то не так. Чжань опустил глаза и не увидел своего тела – он был бесплотным духом. Сейчас самое время было испугаться, но не получилось. Ноющее сердце толкало его вперед, на другие чувства не осталось сил.

Дом на краю поляны казался гармоничной частью пейзажа. Если бы музыка не тянула, словно тонкая нить, Сяо Чжань остановился бы полюбоваться. Стройные линии балок, ажур затянутых рисовой бумагой окон, темный блеск черепичной крыши – все казалось смутно знакомым. Белые бумажные фонари, висящие ровным рядом под крышей, пока не горели. Они колыхались на ветру, будто кто-то перебирал их невидимыми пальцами в такт мелодии, что доносилась из открытых дверей.

Неслышной поступью поднявшись на крыльцо, Сяо Чжань замешкался на пороге. В своем бестелесном состоянии он мог спокойно войти в дом, не опасаясь потревожить хозяев. Однако, вторгаться в чужое личное пространство претило. Он заглянул в комнату. Светлое помещение, разделенное ширмами и прозрачными занавесями, наполнял чуть заметный аромат сандала. Сяо Чжань заметил фигуру в белых одеждах, и ему расхотелось разглядывать интерьер. Взгляд приковали прямые плечи и руки, летающие над гуцинем. Склоненное лицо было не рассмотреть, но Чжань уже знал, кто это.

Длинные пальцы скользили по струнам, подцепляли их, прижимали, перебирали. Их движения завораживали как танец Ван Ибо. На какое-то время Сяо Чжань даже музыку перестал слышать, околдованный силой и нежностью этих рук. Плавные жесты крупных кистей погружали в почти гипнотический транс. Наблюдать, как натягивается кожа на костяшках, как проступают синие жилки на тыльной стороне ладони, как поднимаются и опускаются тонкие пястные косточки, словно молоточки в пианино, было неожиданно волнующе. Если бы сейчас у Сяо Чжаня было тело, оно бы уже горело.