через боль

пролог.

Эта больница, это крыло, эти стены наполнены болью. Наполнены криками омеги, что стоит на коленях в больничной рубахе и спрашивает Бога: за что ему все это? Юноша начинает задыхаться в своих криках и слезах, но успокоиться не может. Медбрат пытается сделать укол, но омега все уворачивается кричит, просит вернуть своего ангелочка.

Такая боль разрывает изнутри. Бьёт, но не отрезвляет, лишь туманит разум больше, ножевые один за другим оставляет. Через крик не выплёскивается, через слезы тоже, а как избавиться-никто не говорит. Да и не знает никто просто напросто.

Хосок ловит мужа, сам едва сдерживается от слез. Нельзя ведь плакать, чтобы омеге хуже не делать. Ему наконец ставят укол успокоительного, и тот, через время, засыпает крепким сном. Хосок укладывает мужа на кровать, укрывает аккуратно и выходит к врачам.

Юнги седьмой день кричит, плачет, не ест, требует ребенка отдать. Хосок сам едва выдерживает, каждый раз пытается успокоить мужа, но все бестолку, лишь лошадиная доза успокоительного помогает. Врачи в один голос твердят, что стоит омегу в другой сектор класть, на лечение. Но Хосок не может. Нельзя допустить, чтобы Юнги попал туда, ведь таким же он не вернётся.

С каждым днём состояние омеги ухудшается только, хуже и хуже становится, и в один из дней Хосок, уже взвинченный из-за упавшего на плечи тяжёлого груза, психанув, даёт свое согласие, ещё не зная, насколько сильно пожалеет об этом.

Юнги плачет намного сильнее, взывает то к Богу, то к мужу, просит не отдавать, боится один снова остаться, но Хосок сурово смотрит, ни одной эмоции не показывает, пока омегу забирают, но сдается в итоге, мягко целует на последок и обещает, что заберёт совсем скоро.

Чон-Мину плохо здесь. В отдельной палате, из которой он не выходит, не за что даже взгляд зацепить. Через приоткрытую дверь он смотрит на парня, больного чем-то посерьёзнее, что ковыряет пол пластиковой ложкой, но его быстро уводят. Юнги страшно здесь, больно вдвойне, что Хосок, что у алтаря клялся и в болезни, и в здравии, и в радости, и в горе, бросил его тут, а сам на свободе.

Таблетки, уколы, противная еда, психолог, психиатор, сон. Омега в таком порядке проживал день за днём, смотрел в окно с решеткой, как будто он и в правду пленник, будто он опасный преступник, а не переживающий горе парень. Хосок должен забрать.

Его могли отпустить через месяц под личную ответственность мужа, что Юнги и ждал, считая день за днём, пытаясь найти исцеление в спокойствии и медитации.

Месяц прошел, оставляя за собой лишь рубцы на сердце, что заживать не хотели. Но Хосок поможет, они пройдут, он ведь обещал. Обещал, что все будет хорошо.

Омега с раннего утра все ходил туда-сюда по комнате, ожидая, когда уже отпустят. Туда-сюда, туда-сюда. И вот, наконец же, пришел работник отделения с вестями.

Руки опускаются, омега начинает горбиться, будто груз на плечи положили, да такой, что не возможно выпрямиться. Работник сразу успокаивает, укол делает, укладывает омегу, а тот одну лишь слезинку роняет.

Хосок не пришёл.

А бумаги на развод да.