Сукин сын

Во всем виноват Гамлет

Я подкарауливаю его у школы после уроков, как обычно. Не знаю, почему именно его, — так уж получилось, и не спрашивай.

— Эй, херувимчик! — ору я так громко, что у самого закладывает уши.

И смачно харкаюсь на землю. Харкаться я умею отлично, если только не на расстояние. В длину лучше всех харкает сукин сын Адам Янг, зато даже у него не получаются такие же сочные плевки, как у меня. (Кстати, дед говорит, что в выражении "сукин сын" нет ничего такого, а мама обижается, если я так выражаюсь при ней. У нас правило: я ругаюсь только на улице. Так что я этим правом пользуюсь сполна).

— Эй, ангелок! — снова ору я.

— Четырехглазый! — с удовольствием присоединяется ко мне сукин сын Адам Янг.

— Эй, смотрите, он споткнулся! — кричит сзади Терри.

Понимаешь, мы после школы достаем вроде как этого пацана. Никто из нас по-настоящему не знает, почему мы это делаем, просто — черт, ну он такой тупица!

Ну смотри, во-первых, у него белые волосы на башке. Он что, красит их, что ли? Педик.

Во-вторых, он ничего вокруг не видит. Он носит толстые очки и ходит все время уткнувшись носом в книгу. Ниче такого, я тоже как-то книжку прочитал — "Робинзона Крузо", потратил на это целый год и все равно не закончил. Но он читает разные, и за месяц наверное наберется — не знаю, много книг, короче.

В-третьих, лицо у него такое, — кулака просит. И учителя его любят за что-то — наверное за то, что он выглядит совсем как херувим с какой-нибудь древней картины.

А имя, имя-то какое у него! Азирафаэль! Ты представляешь? И это в XX-то веке!

Его родители просто хотели, чтобы над ним издевались в школе, понимаешь?

Короче, мы с парнями со свистом подбегаем к нему и начинаем мочить. Не сильно, мы же не черты — так, немного поваляли в снегу, пока он хныкал, как девчонка. Я увидел, что к груди он прижимает очередную книжку в страшном переплете, и вырвал ее из его пухлых рук. Вцепился он в нее как настоящий цербер, с неожиданной для него силой.

— Кроули, это что? — заглядывает мне через плечо Адам.

Я пожимаю плечами. На пожелтевших от времени страницах изображена какая-то тетка со сложенными на груди руками и теснятся в столбце стихи. Кое-где есть пометки, сделанные карандашом, — успеваю разобрать только имя какого-то Эдварда Вайнинга.