вода кипит

.

Ночь летней знойной духотой давит на горло, бьёт по голове и пульсацией останавливается в районе затылка. Антон закрывает крышку ноутбука, слепящего его последние полчаса, — сидел без света, и идёт к балконной двери, отчего-то закрытой.

Работать на кухне ему давалось лучше, чем где-то ещё. То ли тикающие часы, оставшиеся после прошлых хозяев, то ли гудящий холодильник помогали погрузиться в монотонные змеи чёрных букв на экране.

Глаза болят. Антон трёт их средним и указательным пальцами, но это не помогает. Вылетает лишь широкий зевок, а сонливость распахивает липкие объятия.

Хочется принять душ и запрыгнуть в чистую постель, приятно растянуться под мягким пледом, последний раз посмотреть на время и отключиться до обеда. Антон разглядывает приевшийся двор, перекатывая в голове мысль про отключенную воду. Уже начинает светлеть. Антон проводит пальцем по пыльному стеклу балконной двери, хмыкает и открывает ту настежь.

Когда Антон достаёт пузатую кастрюлю, дышать становится легче.

Вскипятить столько — дело не быстрое, Антон заторможенно моргает и решает, что игра стоит свеч. Он открывает газ и чиркает спичкой. Тушит парой резких движений руки и смотрит на сине-фиолетовый огонь. С проблесками оранжевого.

Пахнет дождём. Это оседает явным запахом по всей кухне, будто кто-то обрызгал её духами. Не жалея вылил треть флакона. Но от этого не тошнит, не хочется спрятать нос в воротнике или длиннющем шарфе. Антон опускается на икеевский стул возле стены, цепляет пальцами небольшой блокнот и открывает страницу по ленточной закладке.

Собственные буквы, написанные от руки, плывут и прыгают по линованным строчкам. Рабочие пометки кажутся детской записью. В углу страницы красуется жирная спираль, обведённая несколько раз. По краю ползёт цветочная лоза. Антон думает, что это похоже на ромашки, — раскрасить жёлтым текстовыделителем серединку и точно будут, — и неважно, что растут они совсем иначе. Что-то подобное должно разбавлять скучную реальность.

Птицы срывают голоса, пытаясь что-то спеть. Антон не Белоснежка и даже не орнитолог, чтобы понимать их оперу.

С детства в нём закладывалась любовь к ночи. А сколько рассветов он встретил за свою жизнь. Разномастных, из окон квартир и на крыше, через мокрое стекло машины и лёжа в украденной тележке. Антон вспоминает столько, сколько получается достать с задворок сознания. Самый яркий, конечно, из Италии. И дело не в цвете неба. Просто в тот момент было настолько хорошо, что это запомнилось приятной кляксой.