Pain for two...

,, Любить тебя, оказалось слишком больно"- хриплый, отчаянный шёпот раздался в тишине комнаты. Он отлетал от каменных стен создавая эхо и сжимая горло. Слезы комом застревали в горле, но Юнги проглатывал их. Он слишком далеко зашел что-бы сейчас плакать.

Завтра на рассвете, состоится его казнь. Возможно это последние часы когда он может насладиться тем что живой. Тем что живо его тепло, его оболочка. Ведь сердце с душой уже разорваны на куски, исцарапаны острыми когтями. Растерзанные покоятся где-то в лапах дикого зверя. Зверя которому он вручил их собственноручно со словами ,, Люблю ".

Юнги уже не боится умирать, есть маленькая частица что находится где-то внутри искалеченной души, та что все ещё хочет бороться за свою жизнь, за то что-бы дышать воздухом, смотреть на первый снег, танцевать, улыбаться, бледными босыми ступнями бегать по зеленой, мокрой от расы травы, читать романы в большой и красивой библиотеке, любить. Но она слишком мала, по сравнению с тем отчаянием в которое все больше погружается Мин.

Он знает что не выживет. Это слишком очевидно после того как он посмотрел в эти дьявольские, темные глаза, что раньше дарили чувство безопасности и покоя, а теперь предвещают лишь страх и смерть.

Изящные, бледные пальцы скребли по каменной поверхности стены в пустой, сделанной из камня комнаты, раздирая ногти и обнажая нежную плоть. За ними алой полосой, тянулся кровавый след с еле заметными ошметками чужой плоти.

Плотно сжав челюсти и прикусив губу, Юнги старался не издавать не звука, что-бы в его личную тюрьму, не набежали стражники, что отвечали за темницу и не увидели изодранные в кровь пальцы. Если же они увидят кровавые ошметки плоти на стене, то точно доложат об этом генералу Сяо, а тот подумав что Юнги что-то замышляет перед своей казнью, точно прикажет его связать и возможно даже лишит тех капель воды и остатков еды со стола, что ему давали что-бы он не умер с голоду или от обезвоживания.

А ведь Юнги просто страшно и настолько ужасающе больно, что в пору было бы завыть раненым волком, захлебнуться в собственной боли, что спазмами сжимает сердце и готовое разразиться криками горло.

А еще ему жутко страшно от того, что он до сих пор любит. Любит своего императора, что лично прописал ему смертный приговор. Любит настолько отчаянно, что ради него взял в руки клинок и убил четырех советников императора, что затеяли государственный переворот. Он покрыл свои руки кровью и окрасил ей-же дворцовые коридоры. Возложил на свою душу, вину за смерти людей, пусть эти люди и хотели убить правящую верхушку империи. Он даже не сопротивлялся когда его схватили набежавшие стражники, и повязав отвели к нынешнему императору Чон Чонгуку, и по совместительству его дорогому возлюбленному.

Юнги не было страшно, ни когда он убил четырех приближенных к императору людей, ни когда его повязала дворцовая стража, но то ужасающее одиночество и отчаяние что он ощутил когда взглянул в раннее любимые, источающие тепло и защиту глаза, а теперь лишь холод и отражающуюся в них смерть, было поистине ужасающе огромным.

Чонгук гордо восседающий на троне, не дал Юнги даже слова вымолвить, или попробовать оправдать свой поступок, нет, свое предательство. Он все еще смотря на Юнги сверху вниз и пронзая своим холодным взглядом, вынес вердикт.

- Казнить.

Голос Чона не дрожал, он был полностью уверен в своем поступке, по крайне мере так все казалось со стороны, предатели империи не выживают. Таков закон, и в нем нету исключений. Даже если в этот момент сердце императора догорает в огне, пеплом рассыпаясь и обжигая внутренности. Имя этому огню ,, Любовь ".

Этот не тот согревающий огонь, что плясал в их глазах когда они обменивались счастливыми взглядами и не тот пылающий и страстный, когда они в императорских покоях занимались любовью преподнося друг другу свои тела. Этот огонь прожигает насквозь. Сжигает до черного пепла все то, что они называли счастьем.

Оба сейчас совершенно в разных местах, но с похожими мыслями , один в императорских покоях до побеления костяшек сжимает в руках диадему, что хотел одеть на голову самого дорогого для него человека. Другой же в одинокой, каменной темнице сидящий на полу в луже собственной крови, вспоминает своего возлюбленного. Даже сейчас они думают о друг друге. Думают друг о друге и с ужасом ждут рассвета, ведь когда он наступит, один закроет глаза навсегда, а другой больше не увидит любимых очей, не поцелует красных как вишня губ, не дотронется до бледной, бархатной кожи, не услышит такое нужное что-бы дышать ,, Люблю ". И не поймешь чья участь хуже. Они друг для друга как яд и сильнейшее противоядие. Они друг на друга обречены.

Солнце поднимается из-за горизонта освящая своими лучами всю империю, в коридорах темницы слышатся шаги стражи. На главной площади перед виселицей собралась огромная толпа народу, что жаждет увидеть смерть предателя.

Чонгук сильнее сжимает в руках диадему, встает с огромной, заправленной красным бархатом кровати, берет свой меч, что пропитан чужой кровью и выходит из своих покоев. ,,Предатели империи не выживают, таков закон и в нем нету исключений".

Чонгук его переписать готов, пусть даже собственной кровью, пусть даже всю империю положить придется, он слишком сильно его любит, слишком безумно что-бы отдать его в руки смерти. Потому-что либо с ним, либо никак. Потому-что без Юнги, нет и Чонгука.