Особняк черной розы

Двери электрички закрылись. Состав тяжело тронулся. Молодой журналист Джеймс Тарт смотрел в грязное окно. Перед его глазами медленно отдалялась маленькая сельская станция, сменяя деревянные постройки на пустующие равнины. Парень отряхнул свое черное пальто и, прижав к груди потрепанный дипломат, направился на свое место.

Удобно расположившись, Джеймс осмотрелся. Электричка была практически пуста. Через несколько сидений впереди него сидела пожилая женщина и маленькая девочка, справа парень и девушка, а на заднем сидении сладко спал перебравший алкоголя мужчина. Джеймс расстегнул пальто, обнажив черную рубашку, застегнутую на все пуговицы.

Открыв свой дипломат, он вынул из него весьма увесистую папку, на которой была приклеена бумажка с надписью: «Особняк тысячи роз». Перевернув несколько страниц, Джеймс достал фотографию особняка. В его голове слово «Особняк» означало огромное черное строение, огороженное трехметровым железным забором, на котором в один ряд сидят вороны и освистывают каждого, кто решиться пересечь черту ворот. На этот раз это было совсем не так. Со смазанного снимка на него смотрел большой трехэтажный дом. Его крыльцо было жадно окутано яркой цветочной лианой, которая стремилась все выше и выше, захватывая новые горизонты особняка. Под большими окнами первого этажа расположился сад, усеянный сотнями, а может и тысячами, роз. У входной двери стояла вдова миссис Кайла Мортен со своей двадцатилетней дочкой Эмбер. Каждая из них держала в руках огромный букет роз. На обороте фотографии была надпись: 15 сентября 1998 года.

— Розы цветут в сентябре? — подумал Джеймс и достал из папки старые вырезки газет. Все как один, они гласили: «Особняк тысячи роз», «Вечное цветение», «Хозяйки миллиона роз».

— Столько всего написано и сказано, о чем еще осталось написать? — подумал Джеймс.

В голове всплывал разговор с начальником Тимом Митчеллом, когда Джеймс получал это задание. Маленький мужчина, примерно метр шестьдесят ростом, долго потирал платком запотевшие залысины. Его маленькие голубые глаза блестели, он знал что-то, о чем никому не мог говорить. Морщинистые щеки приподнимались в смешной улыбке, от чего Джеймс всегда невольно улыбался. Весь разговор журналист не помнил, врезалась в память одна фраза: «Ты не пожалеешь! ».