Oops! This image does not follow our content guidelines. To continue publishing, please remove it or upload a different image.
Однажды, когда моя бабушка был еще только мамой, она сидела за печкой в доме мужевой тетки и баюкала младшего сына. Бывает, пока ляльку качаешь, сама задремлешь, и не то сон, не то явь — морок. Морок и случился. Что-то мягкое коснулось ноги, думала кошка, хотела прогнать, да «кыш» в горле застрял. На ноге у неё сидело маленькое, мохнатое существо и молча смотрело прямо в глаза. Хотела перекреститься, да руки дитем заняты, собралась помолиться или «почурать»: «Чур, меня!», — но губы сами выговорили неизвестно откуда пришедшее: «К худу или к добру?». «И к худу, и к добру», — ответил домовой и сгинул. Так и сбылось. К добру — достроились скоро, новоселье отпраздновали, а к худу — дед из дому ушел к любовнице и бабушку хватил паралич.
Арина, та самая дедова тетка, говорила, что её домовой буйный, как она сама. Действительно, боевая была бабка. Прожила до ста лет, ни дня из которых нигде не работала.
— Зачем меня срамишь? Что бы я у кого-то служила?!
Советский Колька не понимал, что значит «служила» и как можно не работать.
— А что ж ты делала? — недоумевал он.
— Что женщине положено — домом, детьми занималась.
— А деньги где брала? — продолжал напирать правнук.
— Муж для чего нужен? Семью содержать.
— А он кем работал?
— Так — писаришка пиздяной.
— Это что за профессия такая? — пропускал Колек мимо ушей бранное слово.
— Бухгалтер, значит. Бухгалтером главным служил в конторе зернозаготовительной.
Про мужа лучше было не спрашивать. Арина серчала и крепких словечек для «этого сучёнка из подворотни» не жалела. Сестры Анна и Арина были девицы происхождения опасного, но благодаря сообразительности, а главное, красоте, вышли замуж удачно и дальше Казахстана их не выслали, живы остались. Имелся, правда, у Ариши маленький недостаток, один глаз слегка косил, но поклонники находили особый шарм в ведьмаческой косине. Главный бухгалтер, не помню, на каком году их длительного брака, устав, не то от буйного нрава жены, не то от её многочисленных поклонников, ушел к тихой кассирше — толстой, мягкой и уютной. Прощения отныне, присно и во веки веков он от Арины не получил. Случилось, что кассирша умерла, и немолодой дядька тоже преставился, а хоронить некому. Пришли к Бабе Оре.
